Потешная ракета - Елена Колядина Страница 8

– Ты, может, и в самом деле угорела в срубе?

Приложил руку ко лбу Феодосии.

– Вроде не горячая. А как бредишь.

– Как устроено небо, что ты думаешь?

– Известно как. На первом поясе ангелы, на втором архангелы, на третьем начала, на четвертом власти, на пятом силы… чего там дальше-то?

– На шестом господства, на седьмом херувимы да серафимы, – подхватила Феодосия.

– Вот-вот!

– А зачем нужно, чтоб солнце крутилось вокруг земли? Висело бы в вышине и круглый год светило. Куда девается кусок Луны, который отсыхает каждый месяц?

– Никуда не девается, – уверенно ответил стрелец. – Бог на звезды его крошит. А часть на землю падает в виде каменьев. В Тотьме тоже такой камнепад был в старые времена.

– Это я знаю. Но неуж тебе не интересно было, глядючи на звезды, размышлять о мироздании?

– Интересно, – подумав, ответил Олексей. – Пошли брусники поедим, там брусники на кочках – как из туесов насыпано.

– Пошли, – со вздохом сказала Феодосия, поняв, что в своем спасителе не обрести ей собеседника о науках чертежных и космографических.

После обеда Феодосия вызвалась вымыть таган. Начищая его пучком травы с песком, успела между делом подумать, почему вода не умирает, а человек умирает? Почему ручей и через тьму лет здесь будет, а ее не станет?

Когда вернулась с ручья, в лагере стояло тревожное возбуждение – разговоры, беготня. Но не успела Феодосия расспросить, в чем дело, Олексей с довольным видом преподнес ей туесок печеных куриных яиц.

– На!

– Олей! Это откуда? – весело спросила Феодосья. А потом подозрительно уточнила: – Опять на токовище собрал?

– Краденая кобыла не в пример дешевле купленной встанет, – бодро пошутил Олексей.

– Украл?! – возмутилась Феодосья.

– Не украл, а просто взял, – принялся дразниться стрелец и тут же разъяснил, увидев, как закипает Феодосия: – Да не украл! Бабы надарили!

Оказалось, увидав, что проезжающий обоз встал на стоянку, приходили жены, а с ними двое молчаливых широконосых мужиков из слободы Дудкино, что расположилась за лесочком, под стенами небольшого монастыря. Бабы с плачем и поклонами давали в руки возничим вареные да печеные яйца в дорогу, с одной лишь слезной просьбой – не уезжать до утра, ибо сообщили им из монастыря, а там узнали от верного человека, что сей ночью будет набег разбойничьей ватаги. Умоляя о защите, слободские и монастырские жители обещали кормить-поить обозников, а если разбойники осмелятся все же напасть на такую прорву народу, держать оборону вместе с возничими.

– Разбойники?! – ужаснулась Феодосия. И зачастила: – Как это? Откуда вдруг? Почему же их не изловят?

– Ишь, молодцы-удальцы, ночные дельцы, навстречу обозу нашему двигают, – перебирая рукоять пищали на поясе, произнес Олексей, похваляясь перед Феодосией. – Ну ничего, они нас из-под моста дубовой иглой шить хотят, а мы их с моста – огнеметной пищалью заштопаем. По мне хоть Мишка Деев, хоть сам черт – пущу псам на заедки!

– Да разве мы остаемся здесь?!

– Обговорили с мужиками и решили: чем в глухой чащобе темной ночью биться, так лучше на чистом поле возле слободы. В дороге жди да озирайся, из-за какого дуба придорожники с посвистом выскочат, а тут поджидать будем их в спокое и встретим хлебом-солью. Здесь и слободские мужики с топорами есть, и в монастыре какое ни есть оружие запасено. Пусть подойдут! Приестся им наш кусок! У меня кто возьмет без нас, будет без глаз!

К удивлению Феодосии, зело напуганной перспективой ночного разбоя, Олексей был злобно-весел и радостен.

– Давно кулаки не чесал! – с затаенной угрозой промолвил он.

Обоз тем временем заворачивал в сторону, к слободе Дудкино. Встали лагерем у южной стены монастыря, заняв всю пажить. Настоятель, маленький и худой, в преклонных летах, с поклоном и благословением вышел навстречу атаману возничих и доложил, что сей же час поставят его люди котлы на костры, чтоб накормить до ночи всех тушеною капустою с салом, а после проведут совет, как держать совместную оборону и даже, может быть, с Божьей волею изловить наконец-то проклятую шайку. Доложил игумен также, что уже стоят монахи-старцы, к ратному бою не способные, в коленной молитве, прося защитить от лихих бийц и разграбления. И под конец со словами: «Прости, Господи, все наши прегрешения!» – поведал, что угощает каждого возничего кружкой хмельного меда, чем вызвал особое оживление.

– А что, батюшка, есть что в твоей обители грабить, окромя медов? – поинтересовался Олексей, скептически оглядев покосившиеся ворота и с десяток тощих коз, спешно пригнанных из леса юным безбородым послушником.

– Особо дорогого имущества, золота да серебра не имеем, ибо живем тем, что Господь посылает. Но есть немного утвари, чаши посеребренные для причащения, кресты, один с бирюзой, другой с аквамарином, тканей немного, сало, воск, дичь копченая. Да ведь не столько грабеж страшен, сколько разорение и поругание! А то и кровавые жертвы.

При сих словах Олексей словно вспомнил о чем-то и, поклонившись игумену, развернулся и пошел в обоз, за Феодосией.

– Давай-ка, ученый астроном, собирай именье да иди укрываться в монастыре. В обозе тебе оставаться не позволю. Не для де… Не для безбородых монахов будет зрелище.

– А ты? Я с тобой!

– Нечего тебе здесь делать! – приказал Олексей. – Бери шапку, кафтан, сущика возьми, яиц вареных и шагай за мной!

Феодосии тепло вдруг стало, как будто вышло из-за туч солнце горячее, и на сердце мило. Впервые за долгие годы кто-то хотел оберечь ее, позаботиться, укрыть от тревог.

– Будь по-твоему, – сказала она и пошла за стрельцом.

В монастыре Олексей ухватил настоятеля и красно сбаял все ту же сказку про монаха, заболевшего в пути и потерявшего память. В другой день игумен, быв весьма любознательным по натуре, заинтересовался бы про беспамятство, дабы непременно занести сие событие в летописные хроники, которые он вел, но заботы о предстоящей опасной ночи не дали ему возможности допросить Феодосию в подробностях.

– Ей! Пусть схоронится в келье. Бог тебя храни! – торопливо сказал настоятель и побежал давать указания по обороне.

Случившийся рядом послушник завел Феодосию в келью, более напоминавшую чуланчик, в углу которого теплилась лампада, указал на свечу, лучины в светце, кресало, лавку с тюфяком и кружку с водой. А выйдя наружу, заложил дверь на засов.

– Ой, Олексей, не замыкайте меня! – кинувшись к дверям, закричала Феодосия.

– Ничего, мне так спокойнее будет, – бросил из-за двери стрелец и, довольный тем, что руки теперь не связаны, бодро зашагал по улице.

Феодосия кинулась к оконцу, но оно было закрыто окованными в железо ставнями, запертыми на замок, – монахи уже приготовились к осаде.