Семейство Борджа - Александр Дюма Страница 8

Родриго не очень-то хотелось становиться кардиналом, он предпочел бы сделаться генералом какого-либо ордена, так как в этом случае ему было бы легче видеться с любовницей и семьей, однако Каликст намекнул, что в один прекрасный день племянник сможет занять его место, и с тех пор мыслями Родриго овладела одна цель: стать верховным пастырем королей и народов.

Тогда-то и появилось в молодом кардинале то невообразимое лицемерие, которое сделало Родриго сущим дьяволом во плоти и совершенно его преобразило: со словами смирения и раскаяния на устах, с вечно склоненной головой, словно над нею тяготел груз его прошлых грехов, с презрением к благоприобретенным богатствам, которые, по его словам, принадлежат беднякам и должны быть им возвращены, он проводил все время в церквах, монастырях и лазаретах, приобретая, по свидетельству историков, даже в глазах врагов репутацию Соломона за свою мудрость, Иова за долготерпение и Моисея за то, что нес в мир слово Божие, и одна Роза Ваноцца знала, чего стоит обращение ее возлюбленного в благочестивого кардинала.

Оказалось, что он не зря выказывал подобную святость: пробыв на папском престоле три года, три месяца и девятнадцать дней, его покровитель умер, и Родриго пришлось самому бороться с многочисленными врагами, которых он нажил из-за столь быстрого возвышения. Во время правления Пия II его постоянно отстраняли от важных дел, и только когда папой стал Сикст IV, Родриго было пожаловано аббатство Субиако и пост легата при дворах королей Арагона и Португалии. После возвращения оттуда, что произошло уже при папе Иннокентии VIII, он решил наконец поселить свое семейство в Риме, и оно переехало в сопровождении дона Мелчори, который отныне стал выдавать себя за супруга Ваноццы, назвавшись графом Фердинандом Кастильским. Кардинал Родриго принял благородного испанца как друга и соотечественника, и тот, имея намерения вести довольно уединенную жизнь, нанял дом на улице делла Лонгара, стоявший на берегу Тибра близ церкви Реджина-Чели. Именно там после дня, проведенного в молитвах и благочестивых трудах, кардинал Родриго каждый вечер снимал с себя личину. Говорят, хотя никаких доказательств этому не существует, что в доме этом творились всяческие гнусности: кровосмешение между отцом и дочерью, а также между братьями и сестрой. Чтобы положить конец слухам, которые уже начали распространяться, Родриго послал Чезаре учиться в Пизу, выдал Лукрецию за молодого арагонского дворянина, и в доме остались жить лишь Ваноцца и двое других сыновей. Так обстояли дела, когда Иннокентий VIII умер и его место занял Родриго Борджа.

Как происходили выборы нового папы, мы уже видели; пятеро кардиналов – Неаполитанский, Сиенский, Португальский, Санта-Марии-ин-Портичи и Сан-Пьетро-ин-Винколи – протестовали против избрания, считая его барышничеством, однако Родриго нашел средство собрать большинство голосов и стал двести двенадцатым преемником святого Петра.

Добившись своего, Александр VI не осмелился сразу сбросить личину, которую так долго носил кардинал Борджа, однако, когда узнал, что голосование решило вопрос в его пользу, не смог удержаться и, воздев руки к небу, с чувством удовлетворенного честолюбия воскликнул:

– Неужели я папа? Неужели я наместник Христа? Неужели я замковый камень всего христианского мира?

– Да, ваше святейшество, – ответил кардинал Асканио Сфорца, продавший Родриго девять голосов, которыми он располагал в конклаве, за четырех груженных серебром мулов, – и мы надеемся вашим избранием восславить Господа и даровать отдохновение церкви и радость христианам, поскольку вас избрал сам Bсeмогущий как самого достойного из ваших собратьев.

Однако, как ни краток был этот ответ, новоизбранный папа уже успел овладеть собой и, скрестив руки на груди, смиренно проговорил:

– Мы надеемся, что Господь не оставит нас, слабого человека, своею помощью и совершит для нас то же, что совершил для одного из своих апостолов, вручив ему в оны дни ключи от небес и доверив власть над всею церковью, каковая власть без помощи Божией слишком тяжела для простого смертного. Однако Господь обещал, что Святой Дух будет направлять его, и я надеюсь, что нам Он окажет такую же милость, а что касается вас, то мы не сомневаемся в вашем послушании главе церкви, послушании, которое паства Христова была обязана проявлять по отношению к первому из апостолов.

Завершив эту речь, Александр облачился в папские одежды и велел бросать из окон Ватиканского дворца листочки бумаги с написанным на них по-латыни его именем; подхваченные ветром, они, казалось, возвещали всему миру о великом событии, призванном изменить весь облик Италии.

В тот же день во все уголки Европы полетели гонцы.

Чезаре Борджа узнал о назначении отца, будучи в Пизанском университете, где он проходил курс наук; ему уже приходилось мечтать о таком повороте судьбы, поэтому радость его была беспредельна. Чезаре был в ту пору молодым человеком лет двадцати двух – двадцати четырех, искусным в телесных и особенно военных упражнениях: он умел объездить без седла самого горячего скакуна и отсечь голову быку одним ударом меча; в остальном же он был высокомерен, завистлив, скрытен и, по словам Томмази, таким же вельможей среди нечестивцев, каким его отец Родриго был благочестивцем среди вельмож. Что же касается его внешности, то даже современники в этом вопросе противоречат друг другу: одни изображают Чезаре необычайным уродом, тогда как другие превозносят его красоту. Противоречие это вызвано тем, что в определенные времена года, особенно весной, лицо Чезаре покрывалось гнойниками и являло собою ужасное и отвратительное зрелище, но в остальное время это был мрачный темноволосый кавалер с рыжеватой бородкой и бледным цветом лица, какого изобразил Рафаэль на прекрасно выполненном портрете. Как бы там ни было, историки, хронисты и художники согласны в одном: молодой человек отличался пристальным и тяжелым взглядом, в глубине которого горело неугасимое пламя, придававшее его облику нечто инфернальное и нечеловеческое. Таков был тот, кому судьба даровала исполнение самых сокровенных желаний и кто избрал своим девизом слова: «Aut Caesar, aut nihil» – «Или Цезарь, или ничто».

Чезаре вместе с несколькими родственниками сел в карету и, оказавшись у ворот Рима, был встречен знаками почтения, свидетельствующими о повороте в его судьбе; в Ватикане же эти знаки стали еще ощутимее: вельможи склонялись перед ним, как перед человеком выше их по рангу. Снедаемый нетерпением, он, не навестив ни мать, ни родственников, отправился прямо к папе, чтобы поцеловать у него туфлю. Тот был предупрежден о прибытии сына и ждал его в окружении блистательных кардиналов; позади трона стояли трое братьев Чезаре. Его святейшество принял сына благосклонно, однако не стал выказывать отеческих чувств: наклонившись к Чезаре, он поцеловал его в лоб и осведомился, как тот себя чувствует и удачно ли доехал. Чезаре ответил, что чувствует себя превосходно и готов служить его святейшеству, а что касается путешествия, то за мелкие неудобства и небольшую усталость он с лихвой вознагражден счастьем видеть на святейшем престоле человека, который достоин его занимать. Услышав это, Александр, оставив Чезаре стоять на коленях, вернулся на трон, с которого встал было, чтобы поцеловать сына, придал лицу выражение серьезности и значительности и заговорил достаточно громко и неторопливо, чтобы все присутствующие услышали его речь и прониклись ее смыслом: