Ленин в поезде - Кэтрин Мерридейл Страница 8

Петербуржцы с достатком, которые могли позволить себе экипаж и постоянную ложу в театре, предпочитали южную сторону Васильевского острова, набережную Петроградской стороны и фешенебельные улицы близ Зимнего дворца. Высокие доходные дома, стоявшие вдоль городских каналов, предлагали для состоятельных жильцов просторные квартиры в бельэтаже, однако в более дешевых мансардах и полуподвалах теснилась самая пестрая публика – от мелких торговцев до неудачливых литераторов.

Контакты богатых людей с суровой русской жизнью ограничивались, как правило, общением с прислугой – лакеями, кучерами, швейцарами. С другой стороны, бедняки из низших классов нечасто появлялись на Невском проспекте. В случае социальных потрясений (как, например, во время революции 1905 года) губернатор мог приказать поднять мосты через Неву, превратив реку как бы в гигантский замковый ров, отгораживающий фешенебельный центр города почти от всех опасных предместий. Досадным образом рядом с Невским проспектом находился главный городской вокзал, а за дворцами по-прежнему маячили трубы заводов. Зато для бунтовщиков всегда стояли наготове тюрьмы – Петропавловская крепость и “Кресты”, две достопримечательности на берегу великолепной реки.

Британское посольство занимало большую часть дворца Салтыковых по адресу Дворцовая набережная, 4. Местоположение было отличное: всего несколько минут пешком до Зимнего дворца, а из окон открывался вид на Петропавловскую крепость с ее золотым шпилем. Здание посольства, по воспоминаниям дочери посла Мэриэл Бьюкенен, было “громадным, просторным и добротно комфортабельным, хотя и не слишком красивым”²⁰. Наиболее примечательными в нем были парадная лестница и бальный зал с окнами, выходящими на реку. Однако рабочие кабинеты были неудобными, и к тому же посольству приходилось делить здание со старой хозяйкой – графиней Анной Сергеевной Салтыковой, которая со своей челядью и престарелым, но чрезвычайно болтливым попугаем занимала задние покои дворца²¹.

Хору вскоре предстояло познакомиться с собственными подчиненными, однако дипломатическая часть его миссии – восстановить межведомственный мир – требовала, чтобы он начал с визита к послу. Сэр Джордж Бьюкенен с 1910 года представлял Британию в России, и у него была репутация наиболее надежного и наиболее опытного дипломата Петрограда. Хор тоже вскоре подпал под его обаяние.

Если бы кто-нибудь попросил меня очертить образ идеального британского посланника, – вспоминал он, – я бы дал портрет сэра Джорджа Бьюкенена. Благородный, сдержанный, почти скромный, с внешностью, отвечающей устаревшим на двадцать лет представлениям о привлекательности²².

Роберт Брюс Локкарт, правая рука сэра Джорджа в Москве, высказывался о нем сходным образом:

Меня приветствовал стройный человек с усталым, грустным взглядом – его монокль, тонкие черты и красивая седина придавали ему почти театральный вид²³.

В сборнике рассказов Сомерсета Моэма “Эшенден, или Британский агент” (Ashenden or The British Agent, 1928), основанном на личных впечатлениях автора (Моэм в годы войны тоже служил в британской разведке), сэр Джордж выведен под именем Герберта Уитерспуна: это неизменно гостеприимный хозяин званых ужинов, словно баронет в каком-нибудь английском поместье. Менее доброжелательный свидетель вспоминает, однако, “холодное безразличие” сэра Джорджа, от которого “даже у белого медведя побежали бы по спине мурашки”²⁴.

Хотя Бьюкенен и презирал шпионов, он бы убежден в том, что Россия должна воевать в Великой войне до полной победы союзников²⁵. Ради этого он готов был вступить в отношения хоть с самим дьяволом, присланным из Лондона, так что Хор стал своим человеком в посольстве. Ему оказывали знаки внимания и супруга посла леди Джорджина, и ее дочь Мэриэл, и даже их капризная сиамская кошка. Хору доводилось сидеть за одним столом и с некоторыми звездами европейской дипломатии, в частности с французским посланником Морисом Палеологом и с итальянским послом – маркизом Андреа Карлотти ди Рипарбеллой (их американский коллега Дэвид Фрэнсис всегда предпочитал хорошую партию в покер крахмальным скатертям и кларету Бьюкенена).

Однако среди британского персонала посольства тоже были интересные личности²⁶, и с ними Хор мог познакомиться в канцелярии на первой площадке парадной лестницы. Молодые люди в костюмах из тонкой шерсти целыми днями печатали донесения, шифровали или расшифровывали их. Никаких русских секретарей, поскольку совершенная секретность – даже в отношениях между союзниками – ценилась превыше всего.

Мне показалось, – писал Локкарт, – что это похоже на какое-то машинописное бюро или телеграф, только вот все машинистки и телеграфисты – старые добрые выпускники Итона²⁷.

Собственный кабинет Хора был в нескольких шагах от посольства: по Дворцовой набережной до навевавшей меланхолию кроваво-красной громады Зимнего дворца, за ним повернуть налево. Отсюда открывалась гармоничная панорама зданий на другой стороне Дворцовой площади. В этих зданиях, также выкрашенных в цвет бифштекса, размещались главные правительственные учреждения, включая Генеральный штаб. В нескольких комнатах верхнего этажа приютился филиал британской разведки, въехавшей сюда вслед за французскими коллегами. Возможно, в этом было известное удобство, однако Хор никогда не испытывал симпатии к своему рабочему месту:

Фасад в его истинно русском духе был лучшей частью этого здания. За Генеральным штабом простирался лабиринт зловонных, грязных и в высшей степени нездоровых проходных дворов, затруднявших подходы к зданию²⁸.

Но в конце концов, Хор приехал в этот город не для того, чтобы любоваться дворцами. Принимаясь за работу в своем душном кабинете, он должен был сначала свыкнуться со странностями русской жизни. Несмотря на всю чопорность английского воспитания Хора, церемониальные формальности столицы его угнетали. Счастье, что шведы не обнаружили его саблю: в России предполагалось, что он должен являться на службу при оружии. Другая неприятная неожиданность состояла в том, что у русских не было единой секретной службы, с которой Хор мог бы сотрудничать. Генеральный штаб, штабы армий, министерство флота – у каждого из этих ведомств имелись собственные секретные агенты, причем они настолько яростно конкурировали между собой, что им было не до Хора. Наиболее эффективные сети были у Министерства внутренних дел и Священного синода, однако ни те ни другие не собирались делиться информацией с каким-то иностранцем.

Чем дольше я жил в России, – вспоминал Хор, – тем яснее во мне оформлялась давно уже мелькавшая у меня мысль: так, как ведем войну мы, британцы, ее больше никто не ведет. Чиновники в Лондоне <…> строят свои планы исходя из того, что площадь Зимнего дворца – это некоторый аналог Уайтхолла. Однако русские военные усилия были совершенно хаотичными и не пользовались никакой общественной поддержкой²⁹.

Возможно, Хор понял бы больше, относись он внимательнее к тем своим коллегам, которые уже задолго до него работали в этих тесных кабинетах, выходящих окнами на Мойку. К моменту приезда Хора шефом российского офиса секретной службы был майор Кадберт Торнхилл – тертый калач, много лет прослуживший в Индии и “мастерски владевший винтовкой, дробовиком, духовым ружьем и окопной катапультой”³⁰.