Опережая некролог - Александр Ширвиндт Страница 8

* Дорогая Раиса Самойловна!

Ну что Вам сказать, дорогой наш товарищ и друг, когда Вы хотите наблюдать жизнь искусства, уйти на пенсию и мысленно как бы распроститься со всеми волнениями – приятными и неприятными?

Волнения артиста Вам понятны, но уверен, что сегодня Вы будете волноваться и, придя домой, воскликнете: «До чего же это волнующе! А как же те артисты, которые десятки лет должны быть в таком взволнованном состоянии?!»

Мне лично известие о Вашем уходе на «покой» приносит грусть. Ваш труд – не профессия, а призвание. И как бы некоторые «работники» в искусстве ни стремились создавать стиль работы, схожей с фабрикой, Вы и Ваши товарищи, в отличие от них, многолетним трудом доказываете, что это творчество, а оно требует совершенно иных условий для эффективного труда в искусстве.

И вот эти-то качества у Вас наличествуют, хотя и Вы не без греха – одного любите больше, другого – меньше, любите выпустить одного раньше, другого – позже, любите посудачить, посочувствовать, знаете жизнь того артиста, которого планируете в концертах.

Как правило, артисты платят Вам любовью, признанием и уважением. Даже когда артист отказывается от концерта, на телефонный звонок Раисы Самойловны обязательно подойдет, а если не подойдет в силу певческого режима, то будет абсолютно уверен, что Раиса Самойловна поймет правильно. Обидам тут места нет.

А с какими именами связан Ваш труд! Борисов, Радин, Корф и Рудин, Хенкин, Менделевич, Смирнов-Сокольский, Алексеев, Русланова, Голованов, Нежданова, Гельцер… Какие значительные явления в искусстве, и каждый имеет свой характер, а ведь Вам доводилось беседовать с ними, и не раз!

Перечень славных имен можно увеличить, но суть сейчас в том, как же так – вдруг, одним махом со всем расстаться?! Ведь Ваша специальность особенно ценна тогда, когда есть опыт и знания, а они приобретаются годами.

Извините за пространные изъяснения, но они также свидетельствуют о том, что Ваш уход из труда в искусстве волнует всех тех, кто с Вами больше или меньше встречался.

Если перерешение Вашего вопроса невозможно, то примите наши добрые чувства, дорогой наш товарищ Раиса Самойловна!

Примите пожелания здоровья, а значит, и радости в жизни!

Ваш И. Козловский

27/V 1959

Домашний архив

Мама плотно общалась с действительно великими людьми того времени. Я сейчас тоже плотно общаюсь с великими людьми своего времени. Не будем сравнивать ни времена, ни великость людей. Знаю только, что все великое, к сожалению, забывается, времянки становятся временно великими. Единственная успокоительная надежда, что великие следующего поколения так же канут в Лету, как все, что кануло на протяжении истории.

Думаю, что миссия всего сегодняшнего – пытаться по возможности всеми силами закрепить великое вчерашнее в сознании нынешних. Формулирую витиевато, но по мысли для меня необыкновенно точно. В этой связи обращаюсь к матушкиным воспоминаниям о великом артисте-чтеце Владимире Яхонтове – друге мамы, которая для него была редактором и первым слушателем программ.*

* …О нем говорили, что Яхонтов может прочитать табель-календарь, как лирическое стихотворение, и телефонную книжку, как захватывающую драму.

…Я знала его с первых его дерзаний на поприще нового, им рожденного искусства, позволявшего одному-единственному исполнителю создавать емкое и многоплановое действие…

…Получив в конце войны небольшую квартирку на Никитском бульваре, он не дождался, пока ему поставят телефон, нужный ему до зарезу. Теперь мы жили почти что рядом, и он стал по утрам приходить ко мне, говорить по телефону.

Эти утренние посещения сблизили Владимира Николаевича с моей семьей. Человек, внимательный к людям, крайне обязательный и привлекательный, Яхонтов стал любимцем всех моих домашних. Он подолгу беседовал с моей матерью о всяких житейских делах, с моим мужем-скрипачом о музыке, проявляя тонкий вкус и понимание в этом вопросе. Необыкновенно мил был он с моим 10-летним сыном Шуриком. Он его называл на «вы». Разговаривал всегда серьезно, как со взрослым.

– А как вы, Шурик, думаете?

– А вам, Шурик, нравится, как я читал?

Вообще проявились его заботливость, его нежность к детям. Он их любил. И всех называл на «вы».

…Душевная щедрость Яхонтова проявлялась и в страсти делать подарки. Тем людям, которых он любил, со стороны которых ощущал ответное чувство, он дарил много и всегда тщательно и изобретательно выбирал, что подарить, чем порадовать одариваемого. Однажды, к ноябрьским праздникам, он принес всей моей семье по бонбоньерке с конфетами. Причем каждая бонбоньерка и ее содержимое соответствовали тому лицу, которому они преподносились. Уж где он раскопал эти нарядные и изящные безделушки? Может быть, даже заказал специально.

Мой муж, А.Г. Ширвиндт, как-то после посещения яхонтовской программы «Петербург», высказал Яхонтову свое восхищение этой работой и в разговоре несколько раз упомянул о замечательно удачном использовании маленьких разноцветных зонтиков. Через некоторое время Владимир Николаевич явился к нам и преподнес моему мужу прелестную безделушку – два крошечных зонтика, вырезанных из слоновой кости…

Ширвиндт Р.С. Воспоминания о Яхонтове / Лит. обработка Н.А. Голубенцева. РГАЛИ. Ф. 2984. Оп. 1. Ед. хр. 29.

Революционная молодость моей мамы – это семечки по сравнению со вкладом папы в победу Октября, ибо папа помимо музыкального образования имел еще и юридическое – окончил юрфак Московского университета. Вот что он писал в своих воспоминаниях.*

* …Мой старший брат Е.Г. Ширвиндт, молодой, только что окончивший университет юрист, в дальнейшем один из видных работников советской юстиции, сразу определил свое отношение к совершающимся событиям и во многом ускорил ту переоценку ценностей, которая происходила тогда в нашей семье…

…В первые дни Октябрьского переворота мне посчастливилось благодаря моему старшему брату присутствовать на тех исторических заседаниях II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов в Смольном 25-го и 26 октября, где были приняты первые декреты – о земле, о мире, о переходе власти к Советам. Я до сего дня не могу забыть момент, когда впервые увидел Ленина. Я стоял в зале Смольного среди солдат, матросов, вооруженных рабочих. Вдруг возник какой-то неясный гул, сотни людей повернули головы в одну сторону. Я оглянулся и увидел, как вдоль стены быстро идет, почти бежит Ленин. Он взошел на помост и, заранее прекращая жестом приветствия, сразу заговорил необыкновенно уверенно, просто и деловито о задачах момента, о первых основных мероприятиях советской власти…