Камень власти - Ольга Игоревна Елисеева Страница 8

— Я думал, наши беседы не пропали для тебя даром, а ты уходишь от меня с такой же незащищенной душей как пришел. Быть может, с годами ты станешь тверже и, если тогда твое стремление не покинет тебя, иди в какую-нибудь дальнюю нищую обитель и там начни свое служение, ибо здесь близость мирской власти растлевает даже самые светлые души.

Потемкин сделал над собой усилие и улыбнулся.

— Я знаю, отец мой, что вы искренне желаете мне добра, и в свою очередь на прощание хотел бы сказать, что сердечно привязался к вам. Мне жаль уезжать.

— Спасибо, сынок. Каковы твои намерения? Куда ты поедешь? — Митрополит серьезно смотрел на него.

— В Санкт-Петербург, в полк. Бог даст меня примут без проволочек.

— У тебя есть деньги на дорогу?

— Есть, — не сморгнув глазом, соврал Потемкин. Ему было неловко просить у Амвросия, он надеялся, что ему займут бывшие университетские товарищи.

— Ты не научился даже говорить правду, когда она унижает тебя, — строго, сказал митрополит, вставая. — Я дам тебе пятьсот рублей на первое время.

— Но… это слишком много, — отрицательно замотал головой юноша. — Зачем мне столько? Я скоро поступлю в полк и получу жалование.

Амвросий нахмурился.

— Когда человек предается мечтаниям в духовной сфере, это простительно, но когда иллюзии распространяются на грубую реальность, это мешает жить. Кто тебе сказал, что ты сейчас же по приезде получишь жалование? Бери, отказа я не приму ни под каким предлогом.

Потемкин покраснел до корней волос.

— Вы слишком добры ко мне. Я отдам немедленно, как только смогу.

— Господь велел давать нуждающимся, — наставительно заметил митрополит, — и просить, когда нуждаешься сам. Я надеюсь, ты никому не откажешь, когда к тебе обратятся?

Потемкин кивнул.

— Этого вполне достаточно, — заверил Амвросий, — ведь деньги не мои, а Божьи, и отдать ты должен Господу нашему Иисусу Христу, протягивая в страждущие руки.

Юноша с восхищением глядел на митрополита.

— Переночевать ты можешь в монастыре. Ведь тебе некуда идти, не так ли? — Глядя на связку книжек и теплый не по погоде плащ добавил старик.

* * *

Позади остались грязные белые стены сто лет нештукатуреного Кремля. Впереди — только полосатые версты, да знобкий холодный ветер. До самого Санкт-Петербурга: Всесвяткое, Черная Грязь, Вешки, Клин, Завидово, Городня, Медное, вышний Волочек…

Потемкин устал спать и трястись. Хотилово, Едрово, Валдай, Яжелбицы. Он не знал, что вечером вчерашнего дня его хватился Кисловский. Горько каялся в своей невоздержанности, поднял прислугу и отправил искать воспитанника по всей Москве: по кабакам, у товарищей, в университетском, бывшем аптечном, саду. И только Сережа, полночи гикавший вместе с лакеями по первопрестольной, знал про библиотеку в Заиконоспасском монастыре, но не пошел туда.

Крестьцы, Зайцево, Бронницы, Новгород, Подберезье. Приладив голову на сундучке с книгами, бельем и денежной шкатулкой, юноша чувствовал себя нежданно богатым и вольным. Хозяином самому себе. Где-то за Спасской Полестью ему вдруг перестало быть жалко своей прежней жизни. И щемящее чувство бесконечности странствий в осенних просторах сиротливой земли охватило его.

Чудово. Любани, Тосно. «Интересно, как зовется последняя остановка перед Петербургом? Позабыл с того года. Какая-нибудь Мга или Пыжы?» И вдруг сама собой в голову пришла странная выдумка: «Это будет цель моей жизни».

— София, — сказал однорукий инвалид, помогавший выпрягать лошадей на станции.

«Оказывается у меня великая цель. — хмыкнул Потемкин. — А я-то ожидал чего-нибудь вроде Закопай Хвост или Хлебай Лаптем».