Образ Другого. Мусульмане в хрониках крестовых походов - Светлана Лучицкая Страница 79

В свою очередь Гийом Тирский, называя мусульманских правителей «преследователями» (persecutors), вероятно, имеет в виду эти апокалиптические образы. Значит, Нур-аддин в его понимании, действительно, злейший враг христианской Церкви. Но, с другой стороны, Гийом Тирский наделяет его хвалебными эпитетами, называя его «правителем справедливым, находчивым и осторожным». ^[1082] Он считает его «государем сколь благоразумным, столь и предвидящим». ^[1083] Все эти эпитеты — justus, providus — в хронике употребляются и по отношению к христианским правителям. ^[1084] Имея в виду его дар политического предвидения, хронист называет Нур-аддина «мужем отважнейшим, обладающим беспримерным у египтян опытом в военных делах». ^[1085] В связи с этим Гийом Тирский называет его «деятельнейшим мужем, неустанно добивающимся успехов». ^[1086] Заслуживает внимания то обстоятельство, что хронист отмечает такие прагматические качества, как находчивость и осторожность. Его характеристика, весьма рациональная и заземленная, практически лишена того символического смысла, какой часто обнаруживается в хрониках Первого крестового похода.

Хотя Нур-аддина и называют persecutor, за ним признают способность проявить высокие моральные качества. В этой связи Гийом Тирский описывает один весьма примечательный эпизод: во время похорон иерусалимского короля Бодуэна III мусульмане советовали Нур-аддину, воспользовавшись слабостью крестоносцев, вторгнуться в пределы Иерусалимского королевства и отвоевать новые территории. Но, по словам хрониста, тот предпочел проявить жалость к христианам, которые оплакивали своего господина: по мнению вождя джихада, следовало оплакивать эту утрату, ибо другого такого достойного правителя на земле более не осталось. Как видим, взаимные признание и толерантность — те качества, которые обнаруживают персонажи хроники Гийома Тирского. Как и в других случаях, слова Нур-аддина приводятся в хронике в виде косвенной речи.

При этом хронист называет Нур-аддина человеком «религиозным». Что имеется в виду? Парадоксально, но он называет вождя джихада «религиозным и богобоязненным (timens Deum) в соответствии со своими традициями». ^[1087] Такими же эпитетами (timens Deum) хронист награждает и христианских правителей — Бодуэна III, Годфруа Бульонского и др. ^[1088] В посвященных Нур-аддину строках нет обычной для нарративной манеры хронистов XII в. демонизации чужой религии. В какой-то степени Гийом Тирский пытается оценить ислам, так сказать, «изнутри». Это в высшей степени оригинально для средневекового человека, и не случайно немецкий историк Р. Швингес приписывал Гийому Тирскому особую толерантность по отношению к иноверцам. ^[1089] И действительно, хронист проявляет весьма нетипичную для средневекового человека способность воспринимать чужую культуру. Если сравнивать его сочинение с хрониками Первого крестового похода, то можно заметить, что произошел существенный сдвиг в мировоззрении средневекового человека. Однако трудно согласиться с Р. Швингесом в том, что при этом Гийом Тирский выходит за пределы средневекового религиозного миросозерцания. Все же чужую религию он продолжает называть «суеверными традициями» («traditiones supersitiosas»). Ислам для него лишь суеверие, извращение истинного учения.

Нур-аддин также назван правителем, которому сопутствует личное счастье, что позволяет ему расширять отцовское наследство. ^[1090] Думается, что слово felix здесь не случайно. Этот эпитет отсылает к античной риторической традиции: понятие felix, несомненно, связано с понятием fortuna; при этом подразумевается весь комплекс языческих античных представлений о благосклонной судьбе и иррациональных силах, управляющих жизнью человека. Эти представления, в корне чуждые христианству, проецируются на образ мусульманского правителя, образ иноверца.

Весьма разностороннюю характеристику дает хронист полководцу Нур-аддина Ширкуху. Тот был ключевой фигурой в политических отношениях мусульманского и христианского миров в 60-70-е гг. ^[1091] В 60-е годы XII в. он вел войну против Египта (именно он убедил Нур-аддина в необходимости этой войны), которая в 1163 г. положила конец фатимидской династии. В 1169 г., убив Савара, он становится египетским везирем. Портретная характеристика, данная хронистом Ширкуху, точна и выразительна, а главное — конкретна. Подчиняя свое повествование уже созданной им риторической схеме, Гийом Тирский вначале рассказывает об индивидуальных человеческих качествах Ширкуха: по словам хрониста, тот был «дельным и энергичным воином», ^[1092] благодаря испытанности в военном деле и своим заслугам завоевал любовь воинов. ^[1093] Далее хронист рассказывает о физических качествах своего героя. Он рисует весьма жизненный портрет Ширкуха: по словам хрониста, тот был небольшого роста, тучный и дородный, у него было бельмо на глазу. ^[1094] Несмотря на то, что он был пожилым (senior), Ширкух, по словам Гийома Тирского, замечательно для своего возраста переносил тяжелый труд, голод и жажду. ^[1095] Стараясь как можно рельефнее нарисовать портрет иноверца, хронист упоминает о его социальном статусе. Ширкух прошел путь от раба до полководца: «из рабства достиг высот» («ех servile conditione princeps constitutus»). При этом Гийом Тирский рисует своего героя как человека, обладающего высоким самосознанием, рисуя его «мужем деятельным и о себе много понимающим». ^[1096] Это не мешает ему осудить злодеяния Ширкуха — узнав об убийстве Савара, он назвал мусульманского вождя «преступником» (sceleris minister). ^[1097]