Стрельцов. Человек без локтей - Александр Нилин Страница 77

Настоящий скандал разразился по возвращении в Москву. Хрущев еще был у власти. И особо поощряемый им идеолог Ильичев набросился на Вольского: «Мы вас за это накажем». Аркадий Иванович говорит, что ответил секретарю ЦК: «Меня-то наказать легко. Вы завод накажете! Болельщиков Стрельцова…» Поступок парторга ЗИЛа разбирался на бюро горкома.

Ходили слухи, что в каждой игре теперь Стрельцов забивает по дюжине мячей, что было преувеличением. Например, команда ОТК со Стрельцовым выиграла заводской чемпионат — победила во всех одиннадцати играх турнира. Но соотношение забитых и пропущенных мячей — 34:5. Значит, если даже Эдуард один забил все мячи, все равно по дюжине за раз никак не выходит.

Стрельцов на свободе не только играл за клуб и за цех. Он смотрел матчи чемпионата страны. Примерялся, как в перовском детстве к большой игре. Футбол современный его чаще всего разочаровывал. Только он сидел на трибуне не в качестве критика. Он прикидывал, как бы сам теперь — в своем нынешнем возрасте и физическом состоянии — стал бы действовать в той или иной игровой ситуации. И выходил потом на поле в составе команды цеха или первой мужской не подавлять никого своим классом и возможностями, а репетировать те игры, в которые его неизвестно еще: допустят ли?

43

В шестьдесят третьем году праздновали столетие футбола или, если быть точным, английской футбольной ассоциации. Осенью организовали матч между сборными ФИФА и родины захватившей весь мир игры.

Сборную ФИФА готовил к матчу столетия чилийский тренер Фернандо Риера. Он пригласил вратарем в свою команду Льва Яшина, заявив, возможно, наслышанный о том, как оскорблен и унижен дома голкипер сборной СССР, что считает его лучшим вратарем чемпионата. Конечно, настоящий тренер — всегда парадоксалист в своих оценках выдающихся игроков, но нам, с нашим неизлечимым неумением уважать своих лучших людей, снова дан был урок.

Матч транслировали по телевизору. Мы увидели нашего Льва в компании Альфредо де Стефано, Ференца Пушкаша, чью фамилию, как изменника родины, Озеров не произносил, и всех других футболистов с мировыми именами. В матчах такого представительского уровня есть некоторая, необходимая иногда ценителям истинного футбола, условность — великие мастера щадят друг друга, давая возможность показать себя публике в неразрушаемом рисунке игры. Можно сказать, что футбол в полной мере созидательным в таких только матчах и остается, хотя развращенная гладиаторством в течение всех девяноста минут игры широкая публика уже не зажигается, к сожалению, при выступлении классиков, абстрагированных от результата. Мясорубка ей дороже показательных — в лучшем смысле этого слова — выступлений. Но вратарь в таких играх исключается из списка щадимых — наоборот, вынужденно благородные защитники, не убивающие форвардов на подступах к воротам, голкиперскую жизнь усложняют предельно. В подобных играх у нападающих есть свобода для произведения ударов, способных любого вратаря представить не в лучшем свете.

Лев Яшин на глазах всего мира и неблагодарных соотечественников отстоял порученный ему тайм на нуль.

Я помню восторги, вызванные его игрой, но что-то не помню ни в ком стыда за напраслину, возводимую на первого вратаря страны. Поэтому какой смысл клеймить безликих чиновников, когда в своих решениях и действиях они чаше всего бывают созвучными толпе, вечно жаждущей крови и позора недостижимых для нее людей? Как поверишь после того, как топтали Яшина, что эта же публика ждала с нетерпением возвращения Стрельцова — жаждала справедливости?

Но напрасный труд осуждать толпу — она останется неизменной. И характер большого человека закаляет свою самостоятельность в неизбежном с ней противоборстве.

К тому же у толпы всегда есть своя протестная логика. И нет полутонов, рождаемых размышлением и вкусом в отношении к кому-либо.

Яшин представлялся неврастеничной массе слишком обласканным властями, виделся в партийно-хрестоматийном глянце. Его неудача в Чили — промах разрекламированного официальной пропагандой спортсмена — в горячечном подсознании толпы, вроде бы и болеющей за сборную своей страны, преобразовывался в долгожданный позор представителя власти, всегда чего-то нам недодающей.

Стрельцов же — осужденный и запрещенный теми же властями, что политизировали Яшина, — виделся массам синонимом собственных и сверх меры накопившихся обид.

Но переубедивший толпу осенью шестьдесят третьего года Яшин снова сплотил восторг масс с официозным признанием — народ и партия снова предстали едиными перед лицом большого футбола. И в очередной раз покоривший мир Яшин снова отвлек внимание от слесаря ОТК, великого форварда первой мужской команды «Торпедо» Эдуарда Стрельцова.

Десятого ноября играли в Риме второй матч с итальянцами. То ли план Бескова на игру не осуществился с той же точностью, что в Москве, то ли я не слышал комментария к нему Галинского, но в повторной игре все складывалось в пользу итальянцев. Валентин Иванов говорил потом, что «мы не знали, куда бежать, и если бы не Лева…». Лева взял пенальти, пробитый Маццолой на пятьдесят седьмой минуте. К тому времени сборная СССР вела в счете — 1:0. Гол в первом тайме забил экс-торпедовец Геннадий Гусаров (в римском матче он заменил Понедельника, которого мучила астма). Но забей Маццола — и вряд ли бы удержали ничью. Ривера сквитал счет, когда играть оставалось минуту. (На следующий день вышли газеты со снимком, где нашей сборной забивают гол. «Вот смотрите, мудаки, — сказал без дипломатии Бесков, — их двое, а вас шестеро, а не уследили». Андрей Петрович Старостин, чтобы разрядить обстановку, пошутил: одним ударом вынул Ривера у меня из кармана сто рублей — за победу всем полагалось по двести рублей премиальных, а за ничью только сто.) Конечно, итальянцам потребовалось время, чтобы прийти в себя после неудачи с пенальти. Репортеры после матча допытывались с обычной своей бестактностью у Маццолы: в чем причина неубедительного удара? «В том, наверное, — не полез за словом в несуществующий карман трусов форвард, — что Яшин лучше меня играет в футбол».

Сезон, начавшийся с недоверия к Яшину, закончился присуждением ему «Золотого мяча» как лучшему футболисту Европы.

44

Позднее мне много приходилось слышать о непрерывно продолжавшихся хлопотах за Стрельцова и о тщете этих хлопот, упиравшихся в стену. Я, разумеется, не знаю многих подробностей — никакого отношения к футболу в те годы я не имел. Но я проходил университетскую практику в «Советском спорте», внимательно прислушивался к разговорам о футболе, которые велись на каждом этаже в здании редакции на улице Архипова, дружил в преддверии поступления туда на службу с журналистами АПН, неплохо информированными. И кое-какое представление о происходящем у меня постепенно складывалось.

В Агентстве печати Новости работала дочь Брежнева — Галина. Вероятно, в предшествующей жизни ей никак не приходилось сталкиваться с молодыми людьми такой бойкости и склонности к интеллектуальному отдыху, такого умения превратить и выпивку в осмысленное веселье. И дочь президента (Леонид Ильич, кроме того, что входил в Политбюро, занимал и пост председателя президиума Верховного Совета) избрала для себя окружение не из людей, причастных к партийной элите (если, конечно, определение «элита» к этим, ведущим родословную от черни советским господам хоть сколько-нибудь относимо), а замечательно веселую, находчивую и храбрую в отношениях с дамой из другого круга молодежь. Сослуживцев Галины стали приглашать на различные семейные праздники в дом на Кутузовском проспекте, а то и на дачу. Правда, на первых порах не обошлось без недоразумений. Был в АПН — в одном отделе с Галей Брежневой — такой Миша Владимиров, наш соученик по факультету журналистики МГУ. Он отбил у известного карикатуриста, друга поэта Михаила Светлова Иосифа Игина, возлюбленную — полную, высокую блондинку с формами на любителя. Владимиров очень гордился своей дамой, особенно ее прошлым. И вот на каком-то торжестве в доме Брежневых Галин папа — будущий государь, вероятно, как и Стрельцов, предпочитал крупных женщин — танцевал медленный танец с Мишиной подругой Лидой и был настолько преувеличенно с ней любезен, что захмелевший сотрудник АПН (организации, призванной создать дополнительную легальную крышу для советских разведчиков) Владимиров тронул члена Политбюро за плечо и предупредил: «Я бью только один раз». Боюсь, что мое воспоминание не способствует укреплению мифа о строгости советских времен, которые и вправду не были либеральными, — и я рад за своих молодых читателей, что им не дано проверить это утверждение. Но Мишу Владимирова не расстреляли. Папа его сослуживицы на выходку гостя отреагировал с добродушным юмором. Тем не менее посоветовал дочери приглашать в дом не всех сослуживцев подряд, а все-таки ребят, у которых голова работает получше, чем у Михаила. И выбор сделан был в пользу молодых людей, ставших моими ближайшими приятелями, когда и я поступил в АПН, — Александра Авдеенко, Бориса Королева, Анисима Полонского, Александра Марьямова… Позднее и я, благодаря им, попал в гости на дачу Брежнева. Но к тому времени Леонид Ильич стал первым лицом в государстве — и разговоров с ним о футболе не велось. Но в прежние времена, рассказывали мне приятели, они заводили речь о том, что надо бы поскорее разрешить играть Стрельцову. И Брежнев с ними соглашался, признаваясь с польстившей друзьям дочери скромностью, что это «не его вопрос».