Михаил Федорович - Вячеслав Козляков Страница 77

Сама процессия «шествия на осляти» была публичным действием. В ней участвовал царь, а наблюдать ее могли простые московские посадские люди, для которых в этом случае не требовалось никаких других признаков, чтобы определить, какую роль во дворце играл тот боярин, который шел рядом с царем, ведшим под уздцы патриаршую лошадь ^[345]. Описание такой церемонии, состоявшейся 10 апреля 1636 года, сохранилось в записках Адама Олеария. Царь Михаил Федорович не только разрешил посмотреть иноземным посланникам и их свите на церковную процессию, но еще и распорядился отвести им «просторное место» «против ворот Кремля». По словам Олеария, великий князь был облачен в великолепные одежды, а его голову украшала корона. «Его вели под руки знатнейшие государственные советники, как то: князь Иван Борисович Черкасский и князь Алексей Михайлович Львов. Сам он вел за длинную узду лошадь патриарха. Лошадь была покрыта сукном; ей были приделаны длинные уши для сходства с ослом» ^[346]. Кстати, во время этого шествия произошел весьма показательный случай, ярко характеризующий благосклонное отношение царя Михаила Федоровича к иностранцам. Проходя крестным ходом мимо послов, он остановил процессию и послал спросить послов «о здоровье их», на обратном же пути снова задержался, чтобы объявить им о посылке кушаний с царского стола ^[347].

Также невозможно ошибиться, когда мы говорим о приглашениях во дворец на день государева ангела 12 июля (память святого Михаила М алейна), который имел еще дополнительный смысл как очередная годовщина царствования Михаила Федоровича. За первые годы правления Михаила Федоровича записи об этом отсутствуют. Новая династия, вероятно, опасалась, что такой праздник мог использоваться для местнических счетов. Стол «на государев ангел» упоминается в разрядных книгах в 1613 и 1619 годах, и очень симптоматично, что тогда гостями царя были все члены Боярской думы (в 1613 году — «у стола были бояре и околничие, все без мест», в 1619 году — «ели бояре, все без мест»). Но уже в 1620 году «на государев ангел» были приглашены сначала самые знатные члены Боярской думы: князь Федор Иванович Мстиславский, князь Иван Михайлович Воротынский, а также князь Иван Иванович Одоевский и князь Алексей Юрьевич Сицкий. Правда, традиция пировать в этот день всей Думой оставалась. «А после стола, — как записано в «Дворцовых разрядах», — государь послал по бояр, и по околничих по всех, и по думных дворян, и пировали у государя в передней избе» ^[348]. В 1621 году в разрядах впервые выделены имена бояр, приглашенных к царю «на государев ангел». В 1620-м — начале 1630-х годов, когда на том же «столе» присутствовал патриарх Филарет, чаще всего чести поздравлять государя Михаила Федоровича удостаивались бояре князь Иван Борисович Черкасский (1621–1622, 1624, 1626–1629, 1631–1633) и Михаил Борисович Шеин (1622, 1624–1627, 1629–1632). Гостями во дворце в этот день неоднократно становились также Федор Иванович Шереметев (1621, 1628, 1633), князь Иван Иванович Шуйский (1623, 1625, 1630), князь Дмитрий Михайлович Пожарский (1624, 1625, 1627, 1633). Всего по одному-два раза присутствовали князь Афанасий Васильевич Лобанов-Ростовский (1621), князь Григорий Петрович Ромодановский (1622, 1626), князь Владимир Тимофеевич Долгорукий (1623). В последние годы перед смертью патриарха Филарета постоянно на день «государева ангела» приглашался Семен Васильевич Головин (1628–1632), хотя его имя всегда упоминалось вслед за другими «великими» боярами.

С середины 1630-х годов состав приглашенных к государеву столу на день святого Михаила Малеина меняется. В первый же день ангела, который царю Михаилу Федоровичу пришлось встречать без родителей в 1634 году, кроме князя Ивана Борисовича Черкасского, были приглашены князь Юрий Яншевич Сулешев, а также Борис Михайлович и Михаил Михайлович Салтыковы, прощенные государем. А дальше в этот день чаще всего за государевым столом сидели князь Иван Борисович Черкасский (1637, 1639, 1640) и князь Юрий Яншевич Сулешев (1637, 1640), а также князь Дмитрий Михайлович Пожарский (1637, 1639, 1640), Иван Петрович Шереметев (1639, 1642, 1643) и Михаил Михайлович Салтыков (1642, 1643). Следует, правда, учесть, что за ряд лет сведения о боярах, приглашенных на государев стол 12 июля, отсутствуют, но, кажется, что приведенные перечни имен не пропустили ни одного из «сильных людей» во все время царствования Михаила Федоровича.

В последние годы царствования Михаила Федоровича виден уже закат деятельности тех, кто составлял московское правительство с 1613 года. Главной потерей для царя стала смерть князя Ивана Борисовича Черкасского, умершего 4 апреля 1642 года, на другой день после Вербного воскресенья. Управление важнейшими приказами было передано по старшинству Федору Ивановичу Шереметеву. Но его положение не было таким же устойчивым. Мы можем судить об этом по косвенным свидетельствам, хотя бы по тому, что его имени нет в перечне приглашенных праздновать «царский ангел» в 1642 и 1643 годах. Впрочем, может быть, все объясняется преклонным возрастом Федора Ивановича. Возможно, правы те исследователи, которые считают, что он отошел от активных дел уже в 1644–1645 годах. В любом случае, только слабостью боярина Федора Ивановича Шереметева можно объяснить то, что он заслужил нелестную характеристику неизвестного автора продолжения «Нового летописца»: «В 150-м году преставися боярин князь Иван Борисович Черкасской. А на ево места в тех приказех, что он ведал, приказал государь ведать боярину Федору Ивановичи) Шереметеву. Сей Федор был жестоконравен, а в делах неискусен» ^[349].

Для характеристики «сильных людей» последних лет царствования Михаила Федоровича стоит пристальней присмотреться к другому боярину из этого рода, Ивану Петровичу Шереметеву, получившему свое боярство 2 февраля 1634 года, но остававшемуся в тени своего дяди. Хотя скорее это была не тень, а мощная защита, в которой Иван Петрович Шереметев, бывший в 1612 году воеводой в Костроме и активно противодействовавший пришедшему туда ополчению князя Дмитрия Михайловича Пожарского и Кузьмы Минина, несомненно, нуждался. Со временем эти его «подвиги» были забыты, но задержка с пожалованием в боярский чин при жизни патриарха Филарета весьма красноречива, да и князь Иван Борисович Черкасский, видимо, не жаловал его. Среди малоприятных страниц биографии Ивана Петровича Шереметева корыстование из опальных «животов» Андрея Измайлова, сына казненного окольничего А. В. Измайлова, присвоение имущества первого мужа своей жены Богдана Нагого, который приказал после своей смерти продать все свое добро и на вырученные деньги расписать Троицкую церковь в Троице-Сергиевом монастыре. Вот такого человека, для которого ничего не было свято, поставили во главе важнейшего Приказа сбора ратных людей в 1639 году. Как писал А. И. Яковлев, «было совершенно ясно, какие следстви я могло иметь допущение к столь сложному, трудному и щекотливому делу, как сбор, порученный Приказу сбора ратных людей, такого дельца, каким был И. П. Шереметев». И дальше историк, хорошо изучивший внутреннюю политику рубежа 1630–1640-х годов, пишет: «Посадить такого опасного и хищного паразита в Приказ сбора ратных людей значило, как это, без сомнения, понимали все, кто был посвящен в интимную жизнь правящих кругов, — пустить щуку в пруд с рыбой. Результаты не замедлили сказаться» ^[350]. Но результаты сказались еще и в усилении московской судебной волокиты, так как Иван Петрович Шереметев ведал в те же самые годы и Судным Владимирским приказом. Видимо, именно он спровоцировал несколько коллективных челобитных служилых людей, требовавших более справедливого судоустройства и, в определенном смысле, «приблизил» принятие Соборного уложения в 1649 году. На склоне лет Федор Иванович Шереметев вынужден был жаловаться на Ивана Петровича Шереметева уже новому царю Алексею Михайловичу: «Боярин Иван Петрович с братьею своею и с детьми и с племянники, умышляет на меня, холопа твоево, с советники своими, и с друзьями, и с такими ж, каков сам обычаем, всякое зло и разоренье домишку моему и вотчинкам ныне и по смерти моей…» ^[351] Оказалось, что «советником» Ивана Петровича Шереметева, ретиво вмешивавшегося в деление намечавшегося наследства своего дяди, был не кто иной, как думный дьяк и глава Разрядного приказа Иван Афанасьевич Гавренев, дочь которого была замужем за одним из Шереметевых. Так создавался порочный круг кумовства, справиться с которым трудно было даже самим «сильным людям», не говоря о тех, кто страдал от их произвола.