Крымская кампания 1854-1855. Трагедия лорда Раглана - Кристофер Хибберт Страница 75

Солдаты теперь питались так же обильно, как и одевались. 9 марта капитан Кемпбелл получил на обед бараний бульон, оленину с приправами, сливовый пудинг, сыр, бутылку красного бордо, портвейн и мараскин. Большинство офицеров питались примерно так же. Солдаты тоже больше не голодали. Помимо того, что они получали бесплатно через Крымский фонд, они могли по очень низким ценам купить множество других продуктов. Например, дюжина бутылок шерри стоила 24 шиллинга. К концу месяца в Кадикее открылось несколько магазинов, куда перебрались многие торговцы из Балаклавы. Там же появился вполне приличный ресторан и даже книжный магазин, торговавший, правда, тем, «что обычно предлагают на железной дороге». Госпожа Сиколь, мулатка с Ямайки, которая прежде предлагала в своей лачуге чай отправляемым в Скутари раненым и больным, теперь смогла, наконец, открыть более приличное заведение.

Вся занятая британскими войсками территория стала напоминать скорее мирный гарнизон, чем лагерь воюющей армии.

Многочисленные рабочие из Хорватии, Албании, Греции, Черногории, Афганистана, больше напоминавшие ножами и кинжалами бандитов, прокладывали железную дорогу из Балаклавы наверх, в лагерь. Укладывая шпалы и рельсы, они кричали и ссорились на своих многочисленных непонятных языках. Необходимые материалы прибыли в начале февраля, а в конце марта железная дорога уже работала. Стук вагонных колес по рельсам вызывал чувство комфорта и ностальгии. Иногда вагоны тянули лошади; иногда команда из 70 матросов, соединенных друг с другом артиллерийской упряжью. Пассажиры подбадривали их криками и шутками; в ответ те нередко ворчали, что «тот, кто не замолчит, может выметаться из вагона и дальше идти пешком».

Балаклава тоже уже не напоминала трущобы, как это было зимой. Прибывший туда 9 марта фотограф Роджер Фентон был приятно удивлен, как там все было хорошо организовано. Работа по очистке бухты только началась, но трупы животных уже оттранспортировали в море и утопили. Здесь все еще царили неприятные запахи, но все было совсем не так плохо, как ожидалось после статей в «Таймс». Было построено несколько каменных причалов и строились новые. Главная улица была вымощена камнем и посыпана песком.

Теперь здесь можно было встретить даже тыловых офицеров, быстро и без обычной волокиты выдававших требуемое имущество. Некоторые из них были почти приветливы.

Большинство солдат пребывало в приподнятом настроении. Проходить мимо них «было просто удовольствие». Все были веселы, хорошо обмундированы и хорошо накормлены. «Мы больше не живем в лагере нищих, – писал домой капитан Клиффорд, – сегодня я с трудом поверил своим глазам: все выглядят довольными и веселыми!.. Мои бедняги солдаты теперь нежатся под теплым солнцем... Французы удивляются и не могут поверить в то, что эти чистые, прекрасно выглядящие солдаты – действительно английская армия».

Солдатам уже почти нравится их служба в траншеях. Они отправляются туда с явным удовольствием, поскольку каждому перед дежурством выдается пинта пива от Крымского фонда. Острая ненависть к врагу сменилась почти дружеским соперничеством. В некоторых местах вражеские траншеи находятся на расстоянии всего сотни ярдов. Часовые часто перекрикиваются между собой, а иногда перекидываются камешками. Русские иногда приходят в траншею к англичанам без оружия, жестами просят огня и, прикурив трубку, начинают беседу.

– Инглиш боно! – говорит русский.

– Руские боно! – отвечает английский солдат.

– Француз боно!

– Боно! – соглашаются обе стороны.

– Ослем но боно!

– Что? А? Да, турок но боно!

При этом русский кривится и сплевывает. А англичанин показывает, будто собирается пуститься наутек. Потом оба улыбаются, пожимают друг другу руки и прощаются.

Однажды под флагом перемирия явился пожилой русский офицер. Он поклонился группе английских солдат и предложил им нюхательный табак. Все решили попробовать; табак оказался настолько крепким, что англичане долго чихали. Одному из рейнджеров настолько понравилось это зрелище, что он вынул бутылку рому и выпил за здоровье офицера. Потом тронул его за плечо и сказал громко: «Боно русси! Боно инглиш!» «Русские очень хорошо относятся к англичанам, – заявил другой русский офицер, – мы никогда не стали бы с вами воевать. Но видно, такова воля Бога».

Однажды капитан Клиффорд был в передней траншее и не мог удержаться от улыбки, слушая «смешные замечания» возбужденных стрелков после того, как один из них ранил русского солдата. «Мы видели, как бедняга изо всех сил захромал прочь, – писал Клиффорд, – солдаты даже не пытались больше стрелять в него, давая ему уйти. Автор удачного выстрела перезаряжал винтовку. «Это так похоже на охоту на зайцев!» – заявил он. Каждый старался проявить себя в таком увлекательном спорте».

В часы, свободные от дежурства в траншеях, англичане нашли для себя другой, более безопасный вид спорта. Они состязались в гимнастике, устраивали охоту на собак и состязания сороконожек. Некоторые офицеры с риском для жизни охотились на уток около реки Черной, где иногда раздавались выстрелы русских орудий. При этом их сопровождали французские солдаты, отгонявшие от охотников казачьи патрули. «Это прекрасная страна! – вспоминал рядовой Коенн. – Зайцы и куропатки пробегали мимо нас тысячами. Они подбегали так близко, что однажды я убил пять из них ударами приклада. Почти каждая команда фуражиров возвращалась с дюжиной убитых зайцев».

В начале марта состоялись первые соревнования по бегу. Русские решили, что проводится наступление или разведка боем крупными силами, и отправили туда своих казаков. При виде казаков участники, конечно, не могли бежать в полную силу. В дальнейшем соревнования проводились в низине, где русские не могли за ними наблюдать.

Более спокойные предпочитали прогулки в монастырь Святого Георгия, где поселился бывший комендант Балаклавы «с полудюжиной очаровательных дочерей» и где капитан Биддульф, женившийся на одной из них, «наблюдал хорошо организованную, почти величественную» службу монахов, с которыми он общался на латыни.

Это было величественное, очень красивое место. Зеленые холмы спускались прямо к каменистому побережью. Изрезанные многочисленными оврагами и ущельями острые скалы были покрыты мелкими красными камешками, которые, сияя в солнечных лучах, придавали вершинам волшебный пурпурный цвет. Повсюду из земли уже показались первые весенние цветы. Солдаты возвращались в лагерь с охапками первоцвета и фиалок, шафрана и диких пионов. У себя в домах они выращивали виноград, а на улице – цветы и овощи. В ход шел каждый пустой бочонок из-под солонины, применявшийся как своего рода цветочный горшок.

По словам корнета Фишера, лорд Раглан не остался в стороне от повального увлечения садоводством. С характерной для него довольно едкой иронией корнет писал: «Наш талантливый во всем генерал теперь проявляет огромный интерес к выращиванию винограда вокруг своего дома. Он тщательно за ним ухаживает и поливает. Похоже, он более предусмотрителен, чем старый герцог [Веллингтон], которому и в голову не пришло бы подобное занятие. Наверное, наш командующий рассчитывает провести здесь еще одну осень и дождаться плодов своего труда. Для лорда Раглана будет страшным ударом, если мы вдруг выиграем кампанию раньше этого срока, не дав ему дождаться урожая».