Беседы с палачом. Казни, пытки и суровые наказания в Древнем Риме - Геннадий Тираспольский Страница 7

Из Тацитова повествования, проникнутого, по мудрому выражению А.И.Герцена, мужественной, укоряющей печалью, мы узнаём, что в некоторых случаях приговорённого к обезглавливанию помещали, вероятно, в стоячем положении в яму, что давало возможность рубщику произвести обезглавливание с бóльшим удобством, чем при ином положении тела жертвы. Однако и в этом случае требовался соответствующий палаческий навык, которым, как видно из приведённого отрывка, обладали далеко не все любители мясницких потех.

Казнимых обезглавливанием также часто привязывали или приковывали к столбу (см., ^{[106] [107]}). По некоторым сведениям, иногда на шею им надевали вилообразную колодку (по-латыни furca). ^[108]

Накрыв голову преступнику, палач сначала его сёк и только после этого казнил (с I в. до н. э. накрывание и закутывание головы преступника было отменено, см. ^[109]). Накрывание головы жертвы — древний обычай, ^[110] соблюдавшийся римлянами и при совершении самоубийства (см., ^[111] и при самопожертвовании в бою, ср.: «…консул… Деций Мус, побуждаемый богами, во время битвы обрёк себя на добровольную смерть: покрыв голову, он принял на себя тучу вражеских копий и открыл путь к победе ценою собственной крови». ^[112] Обычно римляне ходили по городу с непокрытой головой. ^[113]

2. Закалывание мечом, кинжалом, ножом. Закалывание мечом производилось намного реже, чем обезглавливание таким же оружием. Объясняется это, по-видимому, тем, что закалывание мечом обычно применялось в ходе боевых действий, а гибель в бою, лицом к лицу с врагом была не только не позорной, как смерть от рук палача, но зачастую и почётной. Приговорённый, которого пронзали мечом, тем самым невольно возвышался и в собственных глазах, и в глазах общественности.

Однако заколоть мечом беззащитную жертву было технически проще, чем обезглавить. Этим, по-видимому, и объясняется применение такой казни древними римлянами.

Так, запятнавшая себя неистовым развратом Мессалина (точнее — Валерия Мессалина), третья жена императора Клавдия, прослышав о грозящей ей расправе, впала в глубокое отчаяние. «Не было конца её слезам и бесплодным жалобам, как вдруг вновь прибывшие распахнули ворота, и пред нею предстали безмолвный трибун и осыпавший её площадными ругательствами вольноотпущенник, — рассказывал Тацит. — Лишь тогда впервые осознала она неотвратимость своего конца и схватила кинжал; прикладывая его дрожащей рукой то к горлу, то к груди, она не решалась себя поразить, и трибун пронзает её ударом меча». ^[114]

В отличие от неё бывшая жена императора, Агриппина (Младшая), отравившая перед тем своего супруга (подробнее об этом см. ниже), встретила палачей с несгибаемым мужеством: «…когда центурион стал обнажать меч, чтобы её умертвить, она, подставив ему живот, воскликнула: “Поражай чрево!”, — и тот прикончил её, нанеся ей множество ран». ^[115]

Ещё одна бесстрашная древнеримская матрона, жена Лукцея Альбина, прокуратора Мавритании Цезарейской и Тингитанской, когда супружеская чета сходила с корабля на берег, «сама подставила грудь ножам убийц и была зарезана». ^[116]

Общеизвестен случай казни Юлия Цезаря кучкой заговорщиков, напавших на него со всех сторон с кинжалами и мечами. Убийство «методом бригадного подряда», по всей видимости, мотивировалось стремлением разделить тяжкую ответственность (а может быть, и сладкое бремя славы) за подлое нападение на Цезаря, а также придать этой трусливой вылазке вид коллективного, а значит, и внушительного ритуального действа, вкусив, по словам Плутарха, жертвенной крови. ^[117] Трудно удержаться от того, чтобы не привести следующий отрывок из Аппиана, по драматической остроте и театральной живописности не уступающий шекспировскому: «Перед входом в сенат заговорщики оставили из своей среды Требония, чтобы он задержал Антония. ^[118] Цезаря же, когда он сел на своё кресло, они, словно друзья, обступили со всех сторон, имея скрытые кинжалы. И из них Тиллий Цимбр, став перед Цезарем, стал просить его о возвращении своего изгнанного брата. Когда Цезарь сперва откладывал решение, а затем совершенно отказал, Цимбер взял Цезаря за пурпуровый плащ, как бы ещё прося его, и подняв это одеяние до шеи его, потянул и вскрикнул: “Что вы медлите, друзья?”. Каска, стоявший у головы Цезаря, направил ему первый удар меча в горло, но, поскользнувшись, попал ему в грудь. Цезарь вырвал свой плащ у Цимбра и, вскочив с кресла, схватил за руку и потянул его с большой силой. В это время другой заговорщик поразил его мечом в бок…, Кассий ударил его ^[119] в лицо, Брут в бедро, Буколиан между лопатками. Цезарь с гневом и криком, как дикий зверь, поворачивался в сторону каждого из них. Но после удара Брута < … > или потому что Цезарь уже пришёл в совершенное отчаяние, он закрылся со всех сторон плащом и пал… перед статуей Помпея. Заговорщики превзошли всякую меру и в отношение к падшему и нанесли ему до двадцати трёх ран. Многие в суматохе ранили мечами друг друга». ^[120]

В версии Плутарха, после первого удара мечом Цезарь по-латыни закричал: «Негодяй Каска, что ты делаешь?», а тот — по-гречески, обращаясь к брату: «Брат, помоги!». ^[121] Цоколь статуи Помпея, возле которого упал, корчась в предсмертных судорогах, Цезарь, был, как добавляет Плутарх, «сильно забрызган кровью». ^[122]

3. Перерезание горла. Вот что рассказывал Тацит о расправе надконсулом Корнелием Долабеллой, совершённой по приказу императора Авла Вителлия: «Вителлий вызвал Долабеллу к себе письмом; тем, кто вёз Долабеллу, он приказал свернуть с оживлённой Фламиниевой дороги на Интерамну ^[123] и там убить его. Убийце, однако, всё это показалось слишком сложным; в одном из дорожных трактиров он просто повалил Долабеллу на пол и перерезал ему горло». ^[124]