Россия и становление сербской государственности (1812-1856) - Елена Кудрявцева Страница 7

Внешнеполитическое ведомство России внимательнейшим образом следило за обстановкой на Балканах. Азиатский департамент российского МИД, в ведении которого находился этот регион, получал подробные и регулярные отчеты обо всех важнейших событиях, происходивших там, настроениях местного населения и их отношении к турецким властям. Каждый из регионов проживания южнославянского населения на территории Османской империи имел свои отличительные особенности социально-экономической жизни. Они проявлялись как в организации местной власти и ее взаимоотношений с Портой, так и в степени развития политических связей с Россией. Босния и Герцеговина, Албания, Черногория и Болгария воспринимались российским правительством в качестве бесспорных владений Османской империи. Любая интенсификация дипломатической деятельности России в этих провинциях могла быть расценена Портой как вмешательство в ее внутренние дела и вызвать официальный протест османских властей. В этих областях европейской Турции отсутствовала сложившаяся система местного самоуправления (исключение составляла лишь Черногория), не существовало организации национальных органов власти. Черногория, безусловно обладавшая всеми признаками автономии, не была признана в качестве независимой единицы османскими властями. Вслед за ними избегало подобного шага и российское руководство.

Наибольшей устойчивостью и традиционностью отличались русско-сербские связи. Помощь русской армии сербским повстанцам во время Первого сербского восстания базировалась на признании как правомерности требований, предъявляемых Порте, так и тех органов местного самоуправления, которые уже существовали в Белградском пашалыке до прихода русских войск. Но в целом Балканы являлись некой terra incognita и для русского общества, и для официального Петербурга. Исключение составлял лишь небольшой более или менее освоенный ареал, а именно – Сербия. Подобно тому как Россия не желала захвата новых территорий в европейской части Турции, опасаясь «не переварить» бесконечное расширение своей державы, так и включение новых регионов Османской империи в сферу ее влияния в форме «покровительства» представлялось достаточно опасным для русских политиков. Активизация России в этом направлении представляла реальную угрозу целостности Османской империи, за сохранение которой радела прежде всего сама Россия. Проникновение в новые и неосвоенные территории неизбежно должно было встретить отпор не только Порты, но и европейских держав. Все это, вместе взятое, могло привести к началу не контролируемых Россией процессов внутри самой Турции, что представляло угрозу уже завоеванным и достаточно устойчивым позициям российских властей на Балканах. Исполнение роли покровительницы оставляло за Россией право вмешиваться в турецко-славянские отношения и держать в напряжении османское правительство одной лишь возможностью такого вмешательства. Российские власти избегали применять сам термин «покровительство» в официальной переписке – открыто он употреблялся лишь в документах, касавшихся Сербии, по отношению к которой Россия взяла на себя роль покровительствующей державы. Осуществляя свою помощь другим балканским провинциям от раза к разу, нерегулярно и весьма осмотрительно, Россия, посуществу, не могла претендовать на звание покровительницы и пользовалась им крайне редко. Оно накладывало определенные обязательства перед балканскими народами, исполнять которые российское правительство не могло в силу определенных политических расчетов и сложившихся русско-турецких отношений.

Традиционные связи существовали между Россией и Черногорией. В первой половине XIX в. правители этой области Петр I Петрович и Петр II Петрович Негоши твердо придерживались прорусской ориентации своей внешней политики. Этому способствовал пример соседней Сербии, а также высокая степень однородности православного населения края. Обладая фактической независимостью от Порты, Черногория лишь номинально входила в состав Османской империи и не имела четко определенных границ с ней. Российское правительство неоднократно заявляло об оказании покровительства черногорскому народу, «которое хотя и не основано на трактатах, но тем не менее действительно и благодетельно» ^[43]. Таким образом, петербургский кабинет признавал, что отсутствие упоминания о Черногории в русско-турецких договорах существенно ограничивает возможности российской дипломатии выступать в пользу этой провинции. В таких представлениях не было достаточной решительности, они не могли в полной мере учитывать интересы черногорцев. К тому же российские власти считали опрометчивым поддерживать Черногорию в условиях, когда в политической жизни этой области оставалось много неясных вопросов. Это относилось прежде всего к постоянным приграничным стычкам с турками, австрийцами, албанцами и соседними племенами, в которых не всегда можно было с уверенностью поддержать сторону Черногории. Но главным препятствием, которое удерживало российское правительство от широкой помощи черногорскому народу, сравнимой с той, что оказывалась их единоплеменникам-сербам, была неопределенность статуса Черногории в составе Османской империи, нежелание Порты признавать независимость Черногории, хотя фактическая самостоятельность этой горной области являлась более очевидной, чем положение соседней Сербии.

Несмотря на лишь умеренную поддержку, получаемую Черногорией из России, прорусская ориентация оставалась здесь доминирующей. В свою очередь, для России Черногория являлась одним из главных объектов, на которые распространялось покровительство великой православной державы. Как справедливо отмечено в работе Ю. П. Аншакова, православие было важной, но далеко не единственной причиной поддержки, оказываемой со стороны российского правительства ^[44]. Главенствующую роль играли геополитические соображения. Черногория располагалась в неприступных горных районах невдалеке от адриатического побережья, завоевание выхода к которому оставалось давнишней целью ее руковод ства, в своей внешней и внутренней политике ориентировалась на высокую покровительницу, являясь постоянной «занозой» для властей Османской империи на ее западных границах. Естественно, что Черногория не могла быть обойдена вниманием российских политиков, уступая по своей значимости и развитости связей лишь Сербии.

Совершенно другой характер носили русско-болгарские связи. В первой половине XIX в. Болгария входила в состав Румелийского эйалета Османской империи. Во внешнеполитических связях России Болгария не занимала столь важного места, как Сербия и Черногория. Права Турции на эту область Балканского полуострова не подвергались сомнению в российских правящих кругах. Здесь не было ничего похожего на органы местного самоуправления. Турецкие паши держали в своих руках всю власть, в результате чего местное славянское население было задавлено налогами, которые не были регламентированы и устанавливались турецкой властью произвольно. Болгарское население подвергалось самому бесчеловечному обращению как со стороны турецких пашей и их приближенных, так и отрядов арнаутов. Пользуясь безраздельной властью на этой территории, османское правительство все же настороженно следило за любыми контактами российских представителей с болгарами.