Персидский фронт (1909-1918). Незаслуженно забытые победы - Алексей Шишов Страница 7

В конце мая шах Мохаммед Али оказался не просто в затруднительном положении, а в критическом и опасном для его особы. Он продолжал оставаться в своем дворце, улицы вокруг которого были полны возбужденного, враждебно настроенного к шаху народа. Если бы верным Каджарам войскам была отдана команда очистить подходы к шахскому дворцу, то это могло превратиться в уличное побоище с большими жертвами с обеих сторон.

Шахские вельможи, «держа нос по ветру», почти все оставили и дворец, и своего повелителя. Дворцовая прислуга в своем большинстве последовала их примеру. А ведь еще совсем недавно и те, и другие заверяли Мохаммеда Али-шаха в своей преданности.

Венценосцу требовалось тихо покинуть собственный дворец, блокированный уличными толпами. Полковник Ляхов, русские инструктора шахской гвардии — офицеры и казаки, отважились на такую операцию, подвергая себя смертельной опасности. Монарх решился укрыться на загородной даче российского посольства в Зергенде «под охраной русского флага» и посольской стражи.

Более того, Мохаммед Али-шах, напуганный хаосом в столице, решил сесть в бест (или бяст). В мире ислама это было право, предоставляемое наиболее почитаемым мечетям или священным местам, в которых любой правоверный мог найти защиту от смертельной угрозы. То есть «севший в бест» становился в стенах мечети или в священном месте неприкасаемым для своих врагов, таких же, как и он, мусульман.

Истории известны случаи, когда бест не помогал беглецам. Ненависть врагов порой была сильнее «неприкасаемости» святого места. К тому же то, что шах «сел в бест», означало для противной ему революционной партии, то есть для сторонников принца Зюлли-Султана и конституционалистов, победу.

В таком случае меджлис вполне реально мог с помпой провозгласить Зюлли-Султана новым шахом, а тот — начать кровавые расправы со своими политическими противниками, со сторонниками низложенного Мохаммеда Али. То есть речь могла пойти о гражданской войне в стране со всеми ее страшными последствиями, о чем не раз свидетельствовала история.

Вне всякого сомнения, полковник Ляхов убедил шаха бежать из дворца. Операция была разработана до мелочей. События памятного для иранской истории дня 22 мая 1908 года разворачивались так.

Утром на учебном плацу бригады шахских казаков, как обычно, шли строевые занятия. Когда они закончились, сотни гвардейцев прошли церемониальным маршем мимо бригадного начальника.

Внезапно был подан условный сигнал, по которому старшие офицеры подскакали к полковнику Ляхову. Они выслушали из его уст короткие приказания, и вернулись к своим полкам, сотням и батареям.

После этого конные полки шахской гвардии, выйдя из ворот казарменного городка, понеслись галопом по тегеранским улочкам к центру столицы. Два неполных полка кавалерии с одной конной батареей неслись к площади, где находился дворец, в котором заседал меджлис. Два других персидских казачьих полка спешили к шахскому дворцу. Батальон пластунов занял площадь перед ним.

Выход Казачьей Его Величества Шаха бригады из военного городка оказался настолько стремителен, что тегеранцы ничего не заподозрили. Но по городу пронесся слух, что артиллерийские орудия готовятся обстрелять меджлис. Толпы возбужденных людей, среди которых оказалось немало вооруженных чем попало, бросились к зданию меджлиса.

Все внимание противников шаха было приковано к ожидавшимся событиям у меджлиса. О дворце Мохаммед Али-шаха забыли. Когда походы к нему обезлюдели, дворцовые ворота медленно растворились, и из них галопом вылетела карета. Ее сопровождал небольшой вооруженный, решительно настроенный конвой. Вокруг кареты, у ее дверец скакали полковник Ляхов, русские казачьи офицеры и урядники. Карета во весь конский мах понеслась к бригадным казармам, где ее уже нетерпеливо поджидали.

Исследователи событий, связанных с побегом Мохаммеда Али-шаха утром 22 мая из своего дворца, считают, что маршрут движения кареты оставался тайной для конвоя из русских офицеров и казаков. Якобы перед каждым поворотом шах лично показывал направление дальнейшего движения. Но тот, кто находился в карете, стремился оказаться только в одном месте столицы — в казарменном городке Персидской казачьей бригады.

Когда карета влетела (а не въехала) в ворота военного городка, заранее выстроенный бригадный оркестр заиграл государственный гимн каджарской Персии. Находившиеся на учебном плацу казаки шахской гвардии по-русски приветствовали своего повелителя возгласами «ура!».

Полковник Ляхов позаботился и о том, чтобы посланные к меджлису конные полки с артиллерий сразу же возвратились в казармы. Дело свое они сделали, нагнав страху на парламентариев и на тех, кто собирался защищать меджлис.

Бригадные казармы находились на окраине столицы. Конная батарея, проскочив город, снялась с передков, развернулась перед загородным шахским дворцом и направила стволы орудий на городские ворота (Тегеран тогда был окружен разрушавшимися глинобитными стенами бастионов и полузасыпанным крепостным рвом).

Персидские казаки одновременно стали сильными конными и пешими караулами оцеплять район вокруг своих казарм. Они были во всеоружии, имея при себе полный запас патронов. Усиленно охранялись ворота военного городка. Случайным людям вход в него был запрещен.

Удачное, а самое главное — беспрепятственное бегство Мохаммеда Али-шаха в расположение своей гвардейской бригады в тот же день «побудительно» подействовал на многотысячный тегеранский гарнизон. «Храбрые» сарбазские (пехотные) полки с барабанным боем и при оружии выступили из своих казарм. Они один за другим прибывали к шаху, «уверяя его таким образом в своей преданности монархии». Хотя было известно, что в гарнизонных войсках имелось немало сторонников меджлиса.

Когда стало ясно, что гарнизон столицы якобы перешел на сторону шаха, «утвердившийся» в своем военным превосходстве над противниками власти династии Каджаров правитель Персии сделал заявление, «услышанное» в стране:

«Мои предки завоевали себе престол силой оружия — и я с мечом моим буду его оборонять. Если надо, я стану во главе моей верной бригады… чтобы победить или умереть».

Мохаммед Али-шах этими монаршими словами высказался о реалиях дня: его мечом будет Персидская казачья бригада полковника Ляхова. И что если в Тегеране начнутся вооруженные выступления противников Каджаров, то первыми в бой пойдут шахские казаки-гвардейцы, а не кто другой.

В тот же майский день ситуация в столице стала накаляться. На улицах появилось много фанатичных проповедников, которые призывали, как бывает в таких случаях, городскую чернь, по-европейски — люмпенов, к бунту. То есть к погромам и грабежам, к убийствам «неверных», шахских приверженцев. Назывались имена Мохаммеда Али-шаха и русского полковника Ляхова. Раздавались призывы идти громить казармы шахской казачьей гвардии. Тегеран бурлил, но не «загорался».

Военный город Казачьей Его Величества Шаха бригады стал «полниться» подметными письмами. Их забрасывали не кто иной, как муштехиды — наиболее влиятельные муллы из числа противников Каджарской династии. Цель таких писем была ясна — повлиять на умонастроение шахских казаков-персов, которые являлись мусульманами.