Маршалы Сталина - Юрий Рубцов Страница 7

Все остальное было делом техники. Фрунзе чуть ли не насильно — решением ЦК — был уложен на операционный стол. Доза хлороформа «оказалась» непереносимой, и… уже в ноябре 1925 г. Ворошилов занял ставший вакантным пост народного комиссара по военным и морским делам. В его лице Сталину нужен был покорный исполнитель его воли. И за Климом дело не стало.

В 1926 г. он вошел в состав политбюро ЦК ВКП(б) и оставался там аж до 1960 г. Это — своеобразный рекорд, недостижимый для других старожилов политбюро В. М. Молотова, А. И. Микояна и Л. М. Кагановича. В чем причина такого долгожительства, учитывая, что сам факт вхождения в политбюро не только не уберегал выдвиженца от репрессий, но скорее привлекал к нему дополнительное внимание? Ведь сколько человек в разные годы по воле вождя входили в партийный ареопаг, но очень скоро переставали дышать не только кремлевским озоном, но дышать вообще: С. В. Косиор, Я. Э. Рудзутак, В. Я. Чубарь, Н. А. Вознесенский, П. П. Постышев, С. И. Сырцов, Г. И. Петровский…

В этом контексте интересно сравнить Ворошилова с другими многолетними соратниками Сталина. По мнению Р. А. Медведева, как политическая личность он значительно уступал многим своим «коллегам» по влиянию: «не обладал умом, хитростью и деловыми качествами Микояна, у него не было организаторских способностей, активности и жестокости Кагановича, а также канцелярской работоспособности и «каменной задницы» Молотова. Ворошилов не умел ориентироваться, подобно Маленкову, в хитросплетениях аппаратных интриг, ему недоставало огромной энергии Хрущева, он не обладал теоретическими знаниями и претензиями Жданова или Вознесенского и даже как полководец Ворошилов больше понес поражений, чем одержал побед». Но может быть, именно из-за отсутствия каких-либо выдающихся способностей он, замечает историк, дольше других сохранил свое место в верхах партии и государства. С этим мнением трудно не согласиться.

Вот по части легенд и мифов вокруг своего имени Ворошилов превзошел всех. С благословения вождя из наркомвоенмора (с 1934 г. — наркома обороны) лепился образ правофлангового Красной Армии, воплощение всех военных доблестей. И половины правды не было в том, что писала «Правда», например, по случаю присвоения ему 20 ноября 1935 г. высшего воинского звания Маршал Советского Союза: «Климент Ворошилов — пролетарий до мозга костей, большевик в каждом своем движении, теоретик и практик военного дела, кавалерист, стрелок, один из лучших ораторов партии, вдумчивый и кропотливый организатор огромной оборонной машины, автор ярких и сильных приказов, властный и доступный, грозный и веселый…».

«Ворошиловомания» захватила процесс подготовки страны к военной опасности (в честь наркома был назван тяжелый танк «КВ» — «Клим Ворошилов», а наиболее меткие юноши и девушки боролись за звание «Ворошиловский стрелок»), не миновала песенное творчество («Ведь с нами Ворошилов, Первый красный офицер, Сумеем кровь пролить за СССР…»), отразилась в топонимике (город Луганск был переименован в Ворошиловград, а Ставрополь — в Ворошиловск, не говоря уже о более мелких населенных пунктах и других географических объектах, вроде горных вершин).

Для непосвященного человека это было тем более удивительно, что Красная Армия имела в своих рядах куда более масштабных военных деятелей и удачливых полководцев. Достаточно назвать имена В. К. Блюхера, А. И. Егорова, С. С. Каменева, М. Н. Тухачевского, И. Ф. Федько, Б. М. Шапошникова. Надо, однако, ясно понимать, что линия на возвышение посредственного военачальника, каким, чем дальше, тем больше представал Ворошилов, была сознательной акцией Сталина. Акцией продуманной, расчетливой, и как показали события, результативной: когда пришел Тридцать седьмой год, нарком обороны стал усердным помощником вождя. Он не только не встал (за редким исключением) на защиту своих подчиненных, но и, наоборот, активно подбрасывал дрова в костер преступных репрессий.

Невозможно представить, чтобы Ворошилов не понимал: за свой «культик» надо платить по-крупному. И он старался. Именно его устами Сталин был объявлен «одним из самых выдающихся организаторов побед гражданской войны». Написанная в 1929 г. к 50-летию вождя статья «Сталин и Красная Армия» с годами выросла в одноименную, многократно переиздаваемую книгу, в которой все теснее становилось от восторженных эпитетов. Через двадцать лет, к 70-летию вождя автор книги «логично» подошел к выводу о том, что «победоносная Великая Отечественная война войдет в историю… как торжество военно-стратегического и полководческого гения великого Сталина».

А как он изощрялся на Всесоюзном съезде стахановцев в 1935 г., на разные лады величая своего покровителя маршалом: «первым маршалом социалистической революции», «великим маршалом побед на фронтах и гражданской войны и социалистического строительства и укрепления нашей партии», «маршалом коммунистического движения всего человечества», а напоследок даже «истинным Маршалом Коммунизма». Словно подсказывал, что и сам не прочь приобрести такое же звание (конечно, не столь «масштабное» — «всего лишь» воинское). И — выпросил таки.

Гораздо посредственнее выходило у Климента Ефремовича в деле, прямо ему порученном. Чем дальше военное дело уходило от канонов первой мировой и гражданской войн, тем более у Ворошилова выявлялось отсутствие настоящего профессионализма. Надо прямо сказать: как наркома обороны его выручало то, что в руководящем звене было немало пусть нелюбимых им, но зато знающих толк в военном искусстве «умников» вроде Егорова, Свечина, Тухачевского, Уборевича, Шапошникова.

Маршал Жуков позднее вспоминал в этой связи, как в 1936 г. на его глазах шла разработка нового Боевого устава: «Нужно сказать, что Ворошилов, тогдашний нарком, в этой роли был человеком малокомпетентным. Он так до конца и остался дилетантом в военных вопросах и никогда не знал их глубоко и серьезно. Однако занимал высокое положение, был популярен, имел претензии считать себя вполне военным и глубоко знающим военные вопросы человеком. А практически значительная часть работы в наркомате лежала в то время на Тухачевском, действительно являвшемся военным специалистом. У них бывали стычки с Ворошиловым и вообще существовали неприязненные отношения…

Во время разработки Устава помню такой эпизод, — продолжал Жуков. — При всем своем спокойствии Тухачевский умел проявлять твердость и давать отпор, когда считал это необходимым. Тухачевский как председатель комиссии по Уставу докладывал Ворошилову как наркому. Я присутствовал при этом. И Ворошилов по какому-то из пунктов, уже не помню сейчас по какому, стал высказывать недовольство и предлагать что-то, не шедшее к делу. Тухачевский, выслушав его, сказал своим обычным, спокойным голосом:

— Товарищ нарком, комиссия не может принять ваших поправок.

— Почему? — спросил Ворошилов.

— Потому что ваши поправки являются некомпетентными, товарищ нарком.

Он умел давать резкий отпор в таком спокойном тоне, что, конечно, не нравилось Ворошилову».

Если в 30-е годы техническое перевооружение Красной Армии достигло немалых рубежей, то это в меньшей степени было заслугой наркома обороны. Он даже в 1938 г. продолжал преувеличивать роль крупных кавалерийских соединений в будущей войне: «Конница во всех армиях мира переживает, вернее, уже пережила кризис и во многих армиях почти что сошла на нет… Мы стоим на иной точке зрения… Мы убеждены, что наша доблестная конница еще не раз заставит о себе говорить как о мощной и победоносной красной кавалерии… Красная кавалерия по-прежнему является победоносной и сокрушающей вооруженной силой и может и будет решать большие задачи на всех боевых фронтах». Как же такие настроения тормозили процесс моторизации и механизации Красной Армии, выход ее на передовые позиции в мире!