Святой Грааль. Во власти священной тайны - Ричард Барбер Страница 7

Персеваль подъезжает к реке, которая настолько стремительна и глубока, что ему не удается перебраться на другой берег. Он замечает лодку, в которой сидят двое незнакомцев, один из которых ловит рыбу. Юный рыцарь спрашивает его, нет ли поблизости моста через реку, и рыбак отвечает:

«— Нет, о брат мой, слово чести. Нет, насколько я знаю, и лодки большей, чем та, в которой мы сидим, а она не выдержит и пятерых. Вы не сможете переправиться через реку верхом на коне, ибо на двадцать лиг ^[28] вверх и вниз по течению нет ни мели, ни моста, ни брода.

— Так скажите мне, ради бога, — проговорил юноша, — где мне найти хотя бы ночлег?

Рыбак отвечал:

— Мне думается, вам нужен не только ночлег. Что ж, я пущу вас переночевать. Поезжайте туда, по расселине в скалах, и, когда вы подниметесь на вершину, вы увидите прямо в долине перед собой мой дом. Он стоит поблизости от реки и по соседству с лесом.

Персеваль поднялся по скалам; но, взобравшись на вершину и оглядевшись по сторонам, он не увидел вокруг ничего, кроме земли и неба, и произнес:

— Для чего же я поднимался сюда? Что за дурацкий обман! Бог да накажет того, кто послал меня сюда! Как подробно он указал мне путь, говорил, что сразу увижу дом, как только взберусь на вершину! О рыбак, говоривший мне это, ты совершил самый бесчестный поступок, если хотел причинить мне зло».

Но вскоре в долине внизу юноша заметил верхушку башни. Отсюда и до Бейрута ^[29] вы нигде не найдете более стройной и притом возведенной в более дивном месте. Она была в плане квадратной, возведенной из серого камня, и по бокам ее высились еще две башни пониже. Дом хозяина стоял возле башни, а вокруг — покои поменьше. Юноша пустил коня по склону прямо к дому, проговорив, что тот, кто послал его этой дорогой, хорошо указал ему путь. Он больше не величал рыбака ни лжецом, ни бесчестным, ни плутом. Теперь он видел приют, где мог провести ночь. Он направился прямо к воротам; перед ними он увидел подъемный мост, который как раз был опущен. Персеваль проехал по мосту и въехал во двор. Четверю слуг вышли ему навстречу. Двое из них помогли ему спешиться и приняли из его рук оружие и доспехи; третий увел его коня и дал ему сена и вволю насыпал овса. Наконец, четвертый облачил его в чистую и совершенно новую мантию алого цвета. Затем они вчетвером отвели его в некий покой, где юноша оставался… покуда его не позвали явиться к господину, приславшему за ним двоих слуг. Вместе с ним Персеваль явился в зал, который оказался квадратным, и ширина его равнялась его длине. Посреди зала взор юноши увидел ложе, на котором сидел благообразный муж с седеющими власами. На голове у него красовалась соболья шапка, подбитая атласом цвета тутовых ягод. Точно таким же было и все его одеяние. Он сидел, опершись на локоть, а пред ним пылал громадный очаг, где лежали толстенные бревна. По сторонам очага возвышались четыре колонны. Вокруг очага могли свободно усесться четыре сотни мужей, и каждому бы досталось места вдоволь. Колонны были изрядно крепки и легко несли на себе тяжесть громадного дымохода из массивной литой бронзы. Двое слуг, что ввели Персеваля в зал, шагая по сторонам его, прошли вперед и приблизились к господину. Увидев, что юноша приближается, господин милостиво приветствовал его и произнес:

— Друг мой, простите, что я не вышел к вам навстречу, но я просто не в силах подняться.

— Ради Всевышнего, сир, — отвечал Персеваль, — не говорите об этом. Господь наградил меня бодростью и здоровьем, и это нисколько меня не смущает.

Но достойнейший муж так хотел поприветствовать юношу, что собрался с силами и проговорил:

— Подойдите сюда, друг мой. Не бойтесь меня, сядьте рядом со мной. Здесь вам ничто не грозит. Сядьте, повелеваю вам.

Юноша сел рядом с ним, и достойнейший муж вопросил:

— Откуда вы прибыли к нам, друг мой?

— Сир, — отвечал Персеваль, — я примчался сегодня утром из Бьюрепейра — так звучит название этого места.

— Да укрепит меня Бог, — отозвался достойнейший муж — Вы проделали сегодня долгий путь. Вероятно, вы отправились еще до того, как дозорный на башне протрубил зарю?

— Нет, воистину, сир, — отвечал ему юноша. — Честью клянусь, уже первый час протрубили.

Пока они беседовали таким образом, в раскрытую дверь вошел слуга. Он внес меч, висевший у него на шее, и преподнес его достойнейшему мужу. Тот наполовину извлек клинок из ножен и ясно увидел, где тот был сделан, ибо это было написано на мече. Из надписи он также узнал, что клинок сделал из столь превосходной стали, что секрет о том, как сломать его, не известен никому на свете, за исключением мастера, который выковал и закалил его. Слуга, принесший меч, сказал:

— Сир, прекраснокудрая дева, племянница ваша, прислала сей меч вам в подарок. Право, вы никогда не видели меча столь тонкой работы, что был бы столь же длинным и широким. Вы можете отдать его кому пожелаете, но моя госпожа была бы счастлива, если он попадет в надежные руки, из которых его не похитят. Тот, кто выковал этот меч, за всю жизнь сделал лишь три таких же, а сейчас он находится при смерти, так что меч сей — его последнее создание…

И господин, взяв поднесенный меч, приложил его к поясу юного гостя. О перевязи и ножнах подобает сказать отдельно. Головка эфеса меча была вылита из чистейшего арабского и греческого золота, а ножны украшены золотой венецианской нитью. Господин передал меч со всем его богатым убранством юному гостю и сказал:

— Поистине, брат мой, сей меч предназначен для вас, и я очень хочу, чтобы вы его приняли. Подойдите же, препояшьтесь мечом и носите его всегда.

Юноша поблагодарил его, препоясался перевязью так, чтобы она не сковывала его, извлек великолепный меч из ножен и, искренне полюбовавшись им, убрал его обратно. Меч прекрасно смотрелся у него на бедре, и еще прекрасней — в его руках, и казалось: когда настанет пора, он сумеет распорядиться им, как достойный воин, муж чести. Вскоре Персеваль увидел перед собой двух слуг, стоявших возле ярко пылавшего очага. В одном из них он узнал того самого слугу, что принял его оружие и доспехи, и тотчас передал ему подаренный меч. Затем он сел рядом с господином, который оказывал ему особые почести. И на всем свете не нашлось бы дома, чьи стены освещаются свечами, который бы сиял светлей, чем зал.

Пока они беседовали мирно, переходя с предмета на предмет, из смежной залы в зал вошел слуга: он нес в деснице белое копье, держа его за середину древка. Прошествовал он между очагом и теми, кто сидел на ложе. Все находившиеся в зале узрели белое копье и белый-белый наконечник; и кровь текла за каплей капля из кончика его. Одна из капель, заалев, на руку юноши скатилась. Гость с изумленьем глядел на это чудо, совершившееся сегодня в ночь, но — удержался и не спросил, как это может быть, поскольку помнил о совете мужа, что в рыцари его недавно посвятил. Тот муж учил его не задавать вопросов лишних, и юноша решил смолчать: он опасался, что его сочтут невежей неучтивым, коль он задаст такой вопрос, и — воздержался от расспросов. Затем явились два оруженосца; в руках они несли подсвечники из золота чистейшего, украшенные черною эмалью. Оруженосцы, что несли подсвечники, сияли юношеской красотою. В подсвечниках у них горели свечи по десять счетом в каждом. За юношами следовала дева, прекрасная, в прелестном одеянье; в руках она несла Грааль. Когда она вошла, неся Грааль, вокруг разлился столь пречудный свет, что свечи вмиг утратили свой блеск, как звезды и луна при свете солнца. За нею следом шла другая дева, державшая серебряное блюдо. Грааль, несомый впереди, был сделан из прекраснейшего злата, украшен драгоценными камнями, ценнейшими и лучшими из всех, какие только есть в земле и в море: те камни, что блистали на Граале, все прочие, бесспорно, затмевали. Участники процессии прошли неторопливым шагом мимо ложа и через дверь ушли в другую залу. И юноша их видел пред собою и снова не посмел задать вопроса о том, кто тот достойный, коему Грааль сам служит ^[30], он в сердце свято помнил и хранил запрет и наставленье старика. Боюсь, что поступил он неразумно, но говорят (я слышал это сам), что в случае нужды муж чести может и очень мало говорить, и много — греха или запрета в этом нет. Не знаю, принесет ли Персевалю молчание его добро или зло, но все ж он удержался — не спросил.