Царь Соломон - Петр Люкимсон Страница 7

Воодушевленный этой верой, Нафан стал личным воспитателем маленького принца, а когда тот подрос, ему были наняты и другие учителя.

Согласно преданию, для обучения Соломона Торе ^[17] был привлечен один из самых выдающихся ее знатоков того времени Семей, сын Геры (Шимми бен Гейра), но, видимо, только изучением Закона и истории образование Соломона не ограничилось. Не исключено, что специально для обучения маленького принца в Иерусалим были выписаны учителя математики, астрономии, астрологии и прочих наук из Египта, Сирии (Арама), Халдеи и других окрестных стран. Видимо, этим объяснялось то, что уже после своего восшествия на престол Соломон поражал всех не только своей мудростью, но и общей эрудицией и знанием иностранных языков: «И дал Бог Соломону мудрость и великий разум, и обширный ум, как песок на берегу моря. И была мудрость Соломона выше мудрости всех сыновей Востока и всей мудрости Египтян» (І Цар. [3 Цар.] 4:29–30).

Давид Иосифон переводит эти строки Библии куда ближе к оригиналу: «И дал Бог мудрость Шеломо и разума очень много, и широту сердца, вмещавшего знания обильные, как песок морской. И мудрость Шеломо была больше мудрости всех сыновей Востока и всей мудрости Египта» ^[18].

Из такого перевода более четко видно, что, помимо острого ума, Соломон отличался еще и такими характерными чертами подлинно мудрого человека, как высокими нравственными принципами, добротой («широтой сердца») и поражавшей его современников эрудицией (имел «знания обильные, как песок морской»).

Ряд исследователей Библии считают, что Нафан был не только и не столько пророком, сколько умным царедворцем, главным политическим советником царя Давида, страстным ревнителем идеи еврейской государственности. По этой версии, присмотревшись к старшим сыновьям царя, Нафан пришел к выводу, что никто из них не сможет достойно продолжить дело, начатое Давидом. Все они были отличными воинами, любителями пиров, охоты и прочих забав, но ни один не отличался глубоким интеллектом, осознанием всей сложности миссии царя; того, что подлинный монарх должен уметь порой приносить в жертву интересам нации личные интересы.

Именно после разочарования в Амноне, Авессаломе и Адонии Нафан сосредоточился на воспитании Соломона и во время уроков проникся к нему самозабвенной отеческой любовью, если не сказать обожанием. Исподволь, едва ли не с момента, как тот начал говорить, Нафан готовил Соломона к роли царя.

Сам Давид, разумеется, тоже не мог не обратить внимания на впечатляющие успехи Соломона в учебе. Вдобавок ко всему, этот ребенок был для него «сыном старости», «мизинчиком», как называют обычно последних сыновей евреи, и это тоже не могло не повлиять на его отношение к мальчику. Посещая Вирсавию, Давид немало времени проводил с Соломоном — пытался найти ответы на его бесчисленные «почему», проверял, чему тот научился за время его отсутствия, учил играть на арфе, а заодно и наставлял его в том, что человек должен считать в жизни главным, а что — второстепенным. Эти отцовские уроки маленький Соломон запомнил на всю жизнь: «И он (отец. — П. Л.) учил меня и говорил мне: да удержит сердце твое слова мои; храни заповеди мои и живи. Приобретай мудрость, приобретай разум: не забывай этого и не уклоняйся от слов уст моих» (Прит. 4:4–5).

Словом, Соломон, похоже, и в самом деле был «нежно любимым» сыном своего отца, и это опять-таки не могло не породить злобного шепотка в гареме и тревожные подозрения у старших принцев.

***

Соломону был только год, когда первенец Давида Амнон, воспылав страстью к своей сестре Фамарь (Тамар), притворился больным, уговорил отца прислать к нему девушку, чтобы та приготовила для него лепешки, и изнасиловал ее. Удовлетворив свою страсть, Амнон мгновенно охладел к Фамари и выгнал ее из своих покоев, даже не дав дождаться темноты.

Соломон, разумеется, не мог помнить этих событий. Но, вероятно, он не раз слышал в гареме о том, как Фамарь, разорвав свою белую рубаху, этот символ девичьей чистоты, рыдая, шла по городу. Как слышал он и пересуды, что Давид, вопреки ожиданиям, оставил это страшное преступление старшего сына безнаказанным. И уж, само собой, трехлетний Соломон на всю жизнь запомнил, каким страшным образом отомстил родной брат Фамари Авессалом за позор своей сестры.

Два долгих года скрывал Авессалом свою жажду мести от отца и брата, усыпляя их бдительность, ни словом, ни жестом не выдавая своих чувств. Наконец, решив, что время для отмщения пришло, Авессалом пригласил на праздник стрижки овец всех царских сыновей за исключением старшего Амнона и, разумеется, маленького Соломона.

Праздник этот всегда сопровождался у евреев обильным употреблением вина и шенкара — заимствованного у египтян крепкого пива. Вслед за братьями Авессалом пригласил к себе в имение и отца — прекрасно зная, что тот откажется поехать. А услышав этот ожидаемый отказ, Авессалом умолил Давида отпустить вместо себя Амнона.

Затем в разгар праздничного пира, когда казалось, что ни один мужчина в доме Авессалома уже не держался на ногах, сам хозяин, остававшийся совершенно трезвым, подал слугам условный знак. В то же мгновение на пьяного Амнона набросилось не менее десяти человек, нанося ему бесчисленные удары ножами и ножницами для стрижки овец.

Увидев хлынувшую на пол кровь, все принцы мгновенно протрезвели, в ужасе вскочили на своих мулов и бросились прочь из имения Авессалома, решив, что тот уготовил им такую же участь. Вероятно, кто-то из слуг принцев бежал из поместья Авессалома первым и, не зная толком, что там произошло, доложил Давиду, что Авессалом убил всех его сыновей.

Маленькому Соломону, видимо, навсегда врезался в память тот леденящий сердце ужас, который охватил всех обитателей царского дворца при этих словах. Вряд ли он мог забыть и то, как его венценосный отец, становившийся с годами все менее сдержанным в проявлении чувств, разодрал на себе одежды и, рыдая, повалился на землю.

Менее чем через час, когда все остальные царские сыновья вернулись домой, стало ясно, что жертвой Авессалома стал только Амнон. Не исключено, что именно в ту ночь Соломон впервые осознал всю важность справедливого и своевременного суда над преступником — ведь если бы Давид наказал Амнона по всей строгости закона, Авессалому, возможно, не пришлось бы прибегать к самосуду.

***

В то самое время, когда Давид напрасно оплакивал своих сыновей, братоубийца Авессалом бежал в Гисур (Гешур) — к своему деду, царю Фалмаю (Талмаю). Разумеется, при желании Давид мог бы потребовать выдачи сына, и старый Фалмай скрепя сердце выполнил бы волю своего могущественного зятя. Но в том-то и дело, что Давид такого требования не выдвинул — его явно устраивало то, что Авессалом пребывает в изгнании и не может предстать перед судом за совершенное им преступление.