Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой - Павел Басинский Страница 7

Башкирцева была как будто обречена на счастье. Красавица, дочь богатого помещика в Полтавской губернии. С 12 лет — заграничные путешествия: Вена, Париж, Женева, Баден-Баден. Жизнь во Франции, где она в 15 лет начинает писать дневник. Прекрасное образование, занятия в частной академии художеств Жюлиана. Башкирцева замечательно не только рисовала, но и пела. “Мой голос — мое сокровище!” И список ее влюбленностей блистателен — это и граф Уильям Гамильтон, и племянник кардинала Пьетро Антонелли, и дипломат Поль Гранье де Кассаньяк.

Бог не дал ей счастья. С юных лет Башкирцева была больна чахоткой. Но какая же сила воли и духа! Она оставила 150 картин, 200 рисунков, скульптуры, и они сегодня находятся в лучших музеях Вены, Парижа, Чикаго, Москвы, частных собраниях. Она, как и Дьяконова, не успела издать свой дневник при жизни. Но вела об этом переписку с самим Мопассаном.

В ее творческой энергии, самоотдаче, трудолюбии (невероятном!) было что-то ненормальное, какая-то бешеная страсть! И это было связано с болезнью. “Умереть? Это было бы дико, однако мне кажется, что я должна умереть. Я не могу жить: я ненормально создана; во мне — бездна лишнего…”

Ничего подобного с Лизой Дьяконовой быть не могло. С Башкирцевой ее объединяла разве только ранняя болезнь. Но у Башкирцевой, как ни странно звучит, и болезнь была блистательна. Недаром говорят: сгореть от чахотки.

Болезнь Лизы, во всяком случае, та, о которой она думала, была просто постыдной. И она поражала ее мозг. А никаких особых талантов у нее не было. Ее талант — понимание. Она очень рано начала понимать мир, себя и людей.

Потому что жизнь ее изначально была труднее…

Братья Дьяконовы пишут: “Смерть Александра Ивановича Дьяконова внесла перелом во всю дальнейшую жизнь его семьи. Александра Егоровна, напуганная несчастьями последних лет, после ликвидации фабрики стала жить в Ярославле скромной вдовой — опекуншей своих пятерых детей, и единственною целью своей поставила сохранение для них того небольшого капитала, который остался после смерти отца. Эту задачу она выполнила вполне успешно”.

У Александры Егоровны на руках пятеро детей. Причем старшие были девочки, а самая старшая — Лиза. На что могла рассчитывать мать? Сама она родилась в небогатой купеческой семье, а замуж вышла за богатого Дьяконова. Но Дьяконов заболел и разорился.

Ее красивая сестра Евпраксия Горошкова тоже вышла замуж за богатого купеческого сына Ивана Оловянишникова, родила десять детей и тоже рано осталась вдовой, но с миллионным состоянием, возглавив акционерное общество “Оловянишников и сыновья”. Она и отчество свое подписывала не Егоровна, как сестра, а Георгиевна. У Егоровны была только одна надежная перспектива: удачно выдать замуж своих дочерей. И первую из них — Лизу. О, если бы она была такой красивой, какими были в свое время дочери купцов Горошковых! Но Лиза не была красивой.

1 февраля 1891 года. Утром посмотрела на себя в зеркале: на меня смотрел урод! Да, это печальный факт, я чуть не бросила зеркало, но сколько ни искала хоть привлекательной черты на лице своем — не находила, и все более убеждалась в своем собственном уродстве: предо мной была одна из физиономий с грубыми чертами, которые я положительно ненавижу!

Вот! Пожалуй, здесь и заканчивается дневничок Лизы Дьяконовой. Начинается Дневник.

У нее открывается второй глаз, возникает двойное зрение, которое будет отличать записки Дьяконовой на протяжении всей жизни. Она видит себя изнутри и со стороны. Изнутри “ты прекрасна, спору нет!”, но снаружи ты урод, признайся себе в этом! И так же она будет видеть весь мир, всех людей, все общество, русское и заграничное. Так, как видят они себя сами, и так, как видит их она. Одновременно. Она дает название новому дневнику — “Дневник одной из многих”. Но в этом скромном определении слышится такая гордость, которая даже не снилась Башкирцевой. Проблема Башкирцевой в том, что людей много, а она-то — одна! Вот она одна такая, Башкирцева, ненормально сотворенная личность, эстетическое исключение среди Божьих тварей. Господи, ты создал меня для счастья! Так дай же мне его! Совсем не то Дьяконова… Посмотрите на ее глаза. Они всегда обращены зрачками внутрь, точно она думает только о себе. Но при этом какие у нее безошибочные психологические наблюдения!

Дьяконова тоже прочитала дневник Башкирцевой. Разумеется, он ей не понравился. “Личность автора — в высшей степени несимпатична. Отыщите хотя бы одну привлекательную черту ее характера…” Но не так давно Лиза смотрела в зеркало и не смогла найти на своем лице ни одной привлекательной черты. И честно призналась, что ненавидит себя. Она эстетически противна!

Мой кузен расчесывал прекрасные волосы Вале (ее младшей сестре. — П. Б.), я с горечью вспомнила о своей длинной, но тоненькой косе… я со злобой смотрела на свои тонкие, некрасивые и слабые руки, неспособные почти ни к чему, на свою худую, неправильную фигуру… и один Бог знает, что творилось в моей душе… Урод! Урод! Я знаю, что я могла бы ему понравиться, если бы стала кокетничать, но гордость запрещала мне это. Не унизительно ли стараться обращать на себя внимание? Боже, за что я такая несчастная!

Но, глядя на фотографию Лизы 1890 года, совсем не находишь, что она — урод. Вполне себе миловидная девушка! С большими умными глазами, нежным овалом лица, чистым высоким лбом и слегка выдающимся вперед подбородком, что говорит о сильном характере. На другой фотографии, сделанной на Бестужевских курсах, — то же самое. Ни о каком уродстве не может быть и речи.

Да… Но это постановочные фотографии. И ярославское, и петербургское фото сделаны в ателье. К ним она готовилась. Да и у фотографов были свои хитрости на этот счет. Но есть и несколько любительских снимков, сохранившихся в архиве, бледных, очень низкого качества, сделанных непрофессионально в домашнем интерьере и на природе. Вот глядя на них, понимаешь ее проблемы.

Да, Лиза была непривлекательна. Ее большие глаза не украшали, а скорее портили лунообразное лицо, лишенное выразительных черт, словно у актрисы, с которой сняли весь грим. И в ее внешности было что-то мужское. Лицом она, видимо, пошла в отца, а это для девушки бывает сущим наказанием, даже когда отец красавец.

В дневнике не приводится случая, чтобы кто-то напомнил Лизе о ее некрасивой внешности. Одно из двух: или она не записывала это из гордости, или сказать ей такое было невозможно. Характер был — ой-ой! Она рассердилась за что-то на учителя. “Господи, дай мне нож, и я зарежу его! Ведь такое зло сегодня меня взяло, искусала себе все руки, все пальцы, чтобы только сдержаться… На пол бросилась, руки стала о стол ударять изо всей силы!”

Плакать я не умею, как по-настоящему плачут. Вот злиться умею, до того, что всех, кто разозлит, могу зарезать; руки себе до синяков кусаю и перочинным ножом режу.

В доме Дьяконовых после смерти отца наступило настоящее “бабье царство”. Мальчики — Володя и Саша — были еще маленькие, а девочки — Лиза, Надя и Валя — приближались к возрасту невест. Понятно, что Александра Егоровна в том тяжелом положении, в каком она оказалась, не баловала дочерей-погодок. Ведь дочек было целых три. И всех нужно пристраивать.