Боги войны - Дмитрий Агалаков Страница 7

– Плывём, сын боярский! – зычно ответил рыжий мужик Соловей. – В тесноте да не в обиде, – приговаривал он, сам усаживаясь за весло головной рыбацкой лодки, где уже сидел на носу грозный и недоверчивый Нарыс-Урум. – Всех перевезём, никого не забудем!

И вот уже с десяток лодок отчалило от берега и пошло на ту сторону. Стёпка Пчёлкин, приставив ладонь к глазами, наблюдал за неповоротливой флотилией. Течение сносило лодки, но куда сильнее на лёгких волнах оно уносило тяжёлые плоты, неуклюжие, неповоротливые, которые преодолевали поперечное расстояние с большим трудом! Лошади жались друг к другу, задирали головы и ржали; ногайцы крепко держали уздечки и покрикивали на животных. Сидя в седле, Василий Пелепелицын смотрел на степное войско и мял подбородок. Вспомнив слова рыжего Соловья, и сам подумал: «Эх, кабы всех ворогов взять бы вот так да на середину Волги – вот была бы потеха! Сдюжила бы река! И Господь бы простил!»

Предводитель персидского каравана в пёстром халате, чалме и при ятагане, в окружении охраны и купцов, тоже взирал с берега на своих защитников-ногайцев. Далеко теперь они были! По утренней глади всё дальше от левого берега Волги уходили лодки – и с плотами, на которых теснились лошади, их разделяло всё большее расстояние…

Но и на этом берегу осталось довольно бойцов. Три десятка русских воинов, ещё два десятка ногайцев с послом Хасим-беком и человек тридцать туркмен, охранявших богатый караван. А была ещё и прислуга, погонщики верблюдов…

Лёгкий утренний туман поднимался над водой. Десятки вёсел шумно вырывали пригоршни воды и вновь уходили вглубь. Слева осталось устье реки Самары, впадавшей в Волгу, и большой остров, разделявший Самару на два рукава. Перед ногайцами, крепко вцепившимися в борта лодок и опасливо глядевшими на воду, разрастался правый берег Волги – серый и безмолвный в утренней дымке. Становилась всё четче прибрежная полоса песка, обрывистый берег над ним и густой лес, подходивший близко к обрыву.

Командир конницы Нарыс-Урум сидел на носу плывшей впереди других лодки и пристально смотрел на чужой берег: сюда, на правобережье, они если и ходили, то раз в несколько лет, и большим войском. Грабить, убивать, брать полон – и с добром возвращаться назад. На Каспий!

– Отчего мы не плывём за нашими плотами вниз? – спросил Нарыс-Урум у налегавшего на вёсла Соловья. – Зачем так отстаём?

– Так нам тогда против течения возвращаться надо будет, – ответил рыжий с серьгой в ухе. – А времечко дорого. Да и что зазря силы тратить? Вы вдоль бережка сами и пройдёте, а мы за добром бухарским поплывём. Нам ещё два раза – туда и обратно. Или не так?

Пронзительно скрипели уключины, вздувались узлы мышц на руках и плечах Соловья, и нежные всплески убаюкивали острый слух степняков.

– Так, русич, так, – кивнул Нарыс-Урум.

И вот уже Волга осталась позади. Лодка начальника конницы первой и уткнулась в прибрежный песок. С великим облегчением ногайцы стали выбираться из утлых рыбацких судёнышек. Земля – вот их стихия! И, конечно, всех интересовали плоты с лошадьми, чьё жалобное ржание так и летело по великой и всё ещё спавшей реке. Плоты пока были на середине Волги: их заметно относило течением.

Две с половиной сотни ногайцев выбрались на берег.

– Ну так что, господин, отпускаешь ты нас за товарищами вашими? – не выходя из лодки, спросил рыжий Соловей. – За послом вашим?

– Плыви, – сказал Нарыс-Урум. На берегу он почувствовал себя увереннее. – Да поторопись, мужик!

– Даже не беспокойтесь, – переглянувшись с товарищами, ответил Соловей. – Туда и обратно! Ветерком!

И рыбачьи лодки быстро отчалили от берега и стали уходить по реке к противоположной стороне, чуть забирая влево, против течения. Работая вёслами, Соловей всё глядел на берег, на ногайцев, и вдруг сказал:

– Прощайте, степнячки, дьяволово отродье, прощайте… – И как же загорелись глаза Соловья, когда он увидел то, чего никак не могли увидеть ногайцы. – Глянь, Вороной, – окликнул он товарища, – сейчас потеха начнётся! Ой, начнётся!

Они отпустили вёсла и поднялись, широко расставив ноги от борта к борту. Другие лодки тоже приостановили бег по воде. Оклики покатились от одного судёнышка к другому. Все смотрели в одну сторону. Лес над обрывистым берегом, который они только что покинули, точно ожил. Из него, утреннего, серого, мрачного, тенями выходили казаки. Соловей и Вороной до рези в глазах всматривались в эту зловещую картину. Смотрели и улыбались. Казаки были вооружены пищалями и саблями. Иной держал две пищали сразу. До поросшего зеленью края им оставалось всего несколько шагов. Вторые пищали казаки укладывали у ног, а сами уже тянулись к краю обрыва…

Две с половиной сотни ногайцев были готовы к походу.

– Идём вдоль берега, – сказал своим сотникам Нарыс-Урум.

И тут смертельная опасность волной ударила по ногайцам. Так бьёт в лицо путника порыв ледяного ветра. Нарыс-Урум поднял голову к обрывистому берегу, поросшему зеленью, подняли головы на тревожный шум и другие степняки. На них сверху, вдоль всего берега, глядели бородатые физиономии разбойников, и зорко сверху вниз смотрели пищали – чёрные жерла стволов. Гнев и ужас отразились в глазах ногайцев.

– Вот и конец твой пришёл, сучий сын, – легко бросил один из бравых казаков Нарыс-Уруму. – Чёртово отродье!..

Этого казака ногаец рассмотрел хорошо! В глаза начальнику конницы глядел загорелый бородатый детина – злой и весёлый, одетый, точно князь, в лёгкий изумрудный парчовый кафтан и алую шапку, с огромной золотой серьгой в ухе. Смерть свою увидел в этом человеке сын привольных каспийских степей!..

– Шайтан! – хватаясь за рукоять кривой сабли, только и успел хрипло выкрикнуть Нарыс-Урум.

Выстрелом из пищали командиру ногайской конницы снесло пол-лица. К бою степняки готовы не были: слишком неожиданной вышла роковая встреча! Более сотни прицельных выстрелов прогремели почти одновременно, уложив ровно столько же врагов. Отбросив первые ружья, казаки подняли вторые – и уже через считаные секунды вновь задымились фитили. Казаки подбивали мечущихся вдоль берега ногайцев так, как охотник бьёт куропаток. Степняки хватались за луки и мечи, но падали, отброшенные выстрелами, в воду. А разбойники искали новые жертвы. Это была настоящая бойня. Кровавая, безжалостная, справедливая! После огневой атаки на песчаном волжском берегу осталось не более полусотни ногайцев, разом потерявших волю к борьбе. Кровь убитых и смертельно раненных растекалась по воде, спокойный прибой подхватывал её и выплёскивал на берег. Ногайцы и готовы были сдаться, но куда там! Вытаскивая из ножен кривые сабли и длинные черкесские ножи, казаки уже прыгали на песок, чтобы устроить долгожданную лютую резню…

Левый берег вздрогнул от отдалённой пальбы. Эхо выстрелов неслось через Волгу. Все – и русские воины, и ногайцы, и бухарцы – бросились к берегу. Всем было ясно: за том берегу засада! Там идёт бой! Но поскольку палили ружья, да палили на всю проснувшуюся реку, а у ногайцев ружей не было, то становилось ясно: казаки! Дождались своего часа! Подстерегли добычу!..