Ядерный щит России. Кто победит в Третьей мировой войне? - Игорь Прокопенко Страница 7

Учебник по прикладной физике, изданный в США в 1939 году, является одним из самых ценных раритетов в судьбе внешней разведки Российской Федерации, именно с него начиналась история атомного шпионажа. Куплен этот учебник был на одном книжном лондонском развале нашим молодым разведчиком Владимиром Барковским.

Поначалу атомная бомба была для Барковского всего лишь параграфом в книге об оружии и из общего списка не выделялась, теряясь в массе сведений о военной технике и современных вооружениях противников и союзников. Когда появилась идея об атомной бомбе, Барковский поначалу не придавал этому большого значения.

Первой страной, которая стала серьезно заниматься проблемами ядерного распада, была Америка. В конце 1930-х годов со страниц западных журналов вдруг исчезают статьи известных ученых-физиков, у страны появляется самый оберегаемый секрет – секрет создания атомной бомбы. В 1939 году великий Эйнштейн пишет письмо президенту Рузвельту, в котором убеждает его выделить несколько миллионов долларов на создание спецлабораторий. Рузвельт зачитывает это письмо на закрытом заседании Конгресса США и доказывает конгрессменам всю необходимость производства атомного оружия. Практическую часть берет на себя молодой ученый Роберт Оппенгеймер. Под его руководством создано несколько лабораторий, где лучшие мировые физики работают над производством атомной бомбы. Он посвящает в свои планы только одну страну, и эта страна – Англия. В 1940 году начинается их секретное сотрудничество. Осенью 1941 года в Лондоне был организован комитет с кодовым названием «Tube Alloys». За полгода до его создания в Лондон прибывает молодой советский дипломат Владимир Барковский. Его должность – атташе по культуре, отличительные особенности – мягкие манеры, безупречный английский. Но это всего лишь маска. У Владимира Барковского есть еще несколько имен, например Джерри или Дэн. Его первые дни в Лондоне были наиболее тяжелыми, потому что в одночасье пришлось переиграть собственную судьбу.

Вот что вспоминал Владимир Барковский: «Пришел, попал на какую-то комиссию. Разговоры, расспросы, заполнение анкет, а потом все замолчало. Где-то в июне приходит ко мне в общежитие человек и говорит, что нужно быть завтра у планетария в такое-то время. Взять с собой трусы, зубную щетку, мыло, полотенце, в общем, все, что нужно для короткого пребывания на воздухе. Мне это было совершенно непонятно, потому что я был в разгаре дипломной работы, а тут меня отвлекают. Когда мы туда приехали, это было 20 июня, нам объяснили, что вместо инженеров мы будем разведчиками. Для меня это было, конечно, крушением всех жизненных планов: инженером я не стал, в военную авиацию тоже не попал, а здесь открывалась совершенно новая дорога.

Когда меня передавали в органы безопасности, я был, конечно, расстроен, потому что не стал летчиком. Потом, когда нас развезли по Московской области в школы особого назначения и впервые сказали, что мы будем диверсантами-разведчиками, у всех просто челюсть отвисла. Я почувствовал себя обиженным, обделенным. Вообще это была страшная ломка всей моей жизни. Я заканчивал разведывательную школу особого назначения, где учили общей войсковой подготовке. А специализация началась у меня в Лондоне, когда резидент стал передавать мне на связь агентов технического профиля: «Ты инженер, вот и разбирайся».

В Европе в это время уже шла война. В Лондоне почти каждый день объявляли воздушные тревоги из-за налетов и бомбардировок немецкой авиации. Восстановление старых агентурных связей и вербовки было практически невозможно. Более того, в Лондоне работали всего лишь два человека: Барковский и его резидент Анатолий Горский. Впрочем, такая же ситуация была во всех европейских резидентурах. С 1937 года НКВД ведет жестокую чистку не только внутри страны, но и за ее пределами, причем со своими расправляется особенно жестоко. В 1939 году Берия отзывает из-за границы ряд резидентов и оперативных работников, большинство из них расстреливают как врагов народа. Из-за нелепой шпиономании вождей Страны Советов работа нашей разведки в странах главного противника оказывается практически парализована. Всего лишь за год до войны уничтожены сотни лучших разведчиков, тысячи сосланы в лагеря. Нехватку людей пытаются восполнить набором новых кадров в органы госбезопасности. В самых лучших вузах страны отбирают молодых людей, которые наиболее подходят для службы в разведке. Владимир Барковский был одним из этих молодых людей, разведчиков призыва 1939 года, разведчиков-романтиков. 20 июня его вызывают на Лубянку и объявляют, что отныне он является сотрудником органов госбезопасности. Это было крушение всех его надежд. О том, что ему предстоит в будущем, и о том, какую роль он сыграет в мировой истории, Владимир Барковский не мог тогда даже представить.

Вернемся к событиям 1941 года. США, Лос-Анджелес. Здесь, в секретной лаборатории, американцы работают над проектом «Манхэттен», аналогичным английскому. Уже есть первые успехи. Американцы с присущим им оптимизмом предсказывают, что к концу 1943 года может быть создано мощнейшее оружие с использованием урана-235. Всеми полученными результатами они делятся с английскими коллегами, и это на руку нашей разведке. Английские ученые, а большинство из них выходцы из других европейских стран, в том числе из стран Восточной Европы, идут на контакт с нашей разведкой более охотно, нежели американские, идут на вербовку по идеологическим причинам, а не ради денег. Все агенты – впрочем, ученых называют исключительно информаторами, а не агентами – прекрасно понимают, что любые отношения с представителями СССР могут им стоить не только карьеры, но и жизни.

Закрытые исследования по проблемам ядерного распада проводят и в советских лабораториях, но они носят пока чисто теоретический характер – нашим ученым не хватает средств на дорогостоящие материалы, многие из них полагают, что создание советской атомной бомбы займет от 10 до 20 лет. Они, конечно, не могут и предположить, что разведка уже придает любой информации по атому первостепенное значение.

Когда разведка начинала разрабатывать атомную проблематику, у нее не было никакого контакта с нашими учеными. Для спецслужб явилось новостью, что существует урановый комитет Академии наук, который тоже не предполагал, что разведслужбы могут оказать его работе существенную помощь. Впрочем, комитет с началом войны прекратил свое существование, и теперь все зависело от разведки.

Огромную роль в советском ядерном проекте сыграл человек, который мог бы стать одним из самых известных советских ученых, но его судьба тоже изменилась в 1939 году. Это Леонид Квасников, о котором мы уже рассказывали в нашей книге. Он вовремя обратил внимание на исчезновение публикаций по урановой проблеме, и именно он отправил соответствующую директиву резидентурам США, Англии, Франции и Германии. О цепной реакции наши ученые тогда вообще даже не знали, равно как и сам Квасников. Он просто дал телеграмму, в которой сигнализировал о том, что ведутся работы в области возможности использования атомной энергии в военных целях.

Резидент в Лондоне Анатолий Горский работал под псевдонимом «Вадим». Получив директиву Квасникова, он стал пытаться выйти на тех, кто так или иначе связан с британским урановым комитетом. В разрушенном Лондоне, где постоянно происходила миграция людей, это было почти невозможно. Большая часть агентов была утеряна, кроме того, с поступлением первой информации о реальности появления ядерного оружия возникла острая необходимость специализированной агентурной сети. С учетом этого и началась вербовочная работа.