Храм фараона - Зигфрид Обермайер Страница 7

«Мы — да, — подумал Пиай, — но не рабы, гнущие спины полях».

Но эти свои мысли он оставил при себе. То горестное время прошло, и Пиай давно разрушил все мосты к своему прошлому.

Возвращение в Мемфис замедляло большое количество остановок. Настроение наследного принца Рамзеса непрерывно менялось. Едва они покинули Абидос, он стал упрекать себя в том, что тотчас не взял дочь Сенеба с собой. Он называл себя трусливым, глупым и слабым, потому что немедленно не воспользовался своими царскими правами. Однако на следующее утро он хвалил себя за, как ему теперь казалось, мудрое решение. В конце концов Нефертари должна стать не рядовой наложницей в каком-нибудь углу его гарема, а супругой. Ему не следует обижать доброго Сенеба и его жену, верного и полезного подданного необходимо ободрять и поддерживать, как часто напутствовал его отец.

Теперь они проезжали через особо плодородные земли, где сейчас, в первый месяц сбора урожая, много людей работали на полях. Они, разинув рот, смотрели на царские корабли, некоторые махали, смеялись, прыгали туда-сюда, кричали что-то непонятное. Царь удобно сидел под парусом, защищавшим его от солнца, просто одетый и без фараонских регалий. У него в ногах сидел Рамзес, на нем была лишь короткая набедренная повязка, и он ел свежий виноград с серебряной тарелки.

— Вон, посмотри туда, — сказал Сети. — На этом фундаменте покоится наша страна. Они прилежны и нетребовательны, работают весь год, в то время как жрецы только и расходуют, особенно жрецы Амона в Фивах. Все время, пока фараоны находились в резиденции, жрецы чувствовали себя второй властью в государстве, их владения простирались от Куша до Дельты, при этом забывая, что фараон является единственным верховным жрецом страны Кеми. Они все еще безмерно богаты, но уже не так могущественны. Чтобы дать им ощутить, кому они обязаны своей властью, я не назначил в Фивах нового верховного жреца и не сделаю этого, пока жив. Я — сын Солнца, власть принадлежит мне, я один говорю с Амоном-Ра, моим божественным отцом, а эти жрецы только посредники, рабы!..

Царь был в гневе. Он торопливо схватил кубок и сделал большой глоток.

— Успокойся, отец. Они были избалованы во времена Тутмоса и присвоили себе права, которых не имеют. Они не стоят того, чтобы ты волновался из-за них. В конце концов ведь не мы перенесли резиденцию из Фив в Мемфис, а ныне покоящийся в стране Озириса фараон Харемхеб, а это было целое поколение назад.

Во взгляде принца появилось что-то дикое, когда он жестко добавил:

— Эти гордецы должны снова научиться тому, что они не больше, чем рабы фараона, который был милостив настолько, что сделал их служителями своего бога. Одно твое слово, великий царь, и самый высший из жрецов сгинет в каменоломне или будет самым низким служкой в маленьком храме на границе. Они должны это знать! Они не имеют права забывать, а если забудут, мы им напомним.

Фараон улыбнулся:

— Ну, ты перестарался, сынок. Они недостойны нашего гнева, эти люди с бритыми головами. Я придумал следующее. Все безграничное состояние Амона в Мемфисе должно будет перейти под управление храма Пта. Пта в конце концов — господин нашего города, и его почитают как бога-создателя, в то время как Амон не что иное, как деревенский фетиш. Пта создал мир, богов и людей, силой своего слова, а значит, он является также создателем Амона.

— Это будет для них тяжелым ударом, — согласился Рамзес, — потому что их владения распростерты по всей стране Кеми, они повсюду стараются взять все в свои руки. Фивы были их правой, а Мемфис — левой ногой. Они будут протестовать, если ты отрежешь им ногу.

— Пусть протестуют! Я их не боюсь! Только слабые фараоны боятся жрецов, заметь это, сын мой.

Так была посеяна вражда, которой еще суждено будет сыграть трагическую роль в жизни наследного принца, потому что такими бессильными, как хотелось бы фараону Сети, жрецы Амона еще долгое время не будут.

В мемфисской гавани собралась толпа встречающих, а фараон и наследный принц все не появлялись. Фараон Сети отказался на этот раз от церемониального въезда и велел отнести себя во дворец в закрытых носилках. Рамзес любил роскошные церемонии. Он надел парадное платье, драгоценности в голубом венце и медленно поехал к дворцу на колеснице, окруженной ликующим народом.

Во время этой поездки он все думал, как хорошо было бы разделить все это с прекрасной Нефертари. Но может быть, ее родители посчитали его приглашение несерьезным и приняли за простое проявление вежливости, которое ничего не значит и ни к чему не обязывает?

Едва переступив порог дворца, он приветствовал и обнял свою мать Тую, поцеловал обеих младших сестер Тию и Хентмиру, и нанес короткий визит няньке, а затем вызвал писца и продиктовал письмо Сенебу и его жене Хатнуфер:

— Узер-Маат-Ра-Сетеп-Ен-Ра-Мери-Амон-Рамзес приветствует вас и передает вам свое настойчивое желание разделить красоту царской жизни с вашей дочерью Инет. Половина моего сердца осталась в Абидосе. Я хочу забрать ее из рук Инет-Нефертари. Выберите самую быструю ладью, торопитесь, ибо ваш царь находится в опасности погибнуть из-за того, что не хватает половины его сердца.

Затем он сообщил о своем решении родителям, и Благой Бог Сети решил:

— Ты сын моей главной супруги, в тебе течет божественная кровь. Тебе подойдет любая красивая и здоровая женщина в Кеми, чтобы родить законных наследников. Я заранее одобряю твой выбор.

Туя, Великая Царская Супруга, как и всякая женщина, захотела узнать подробности. Ее широкое, несколько крестьянское лицо лучилось силой и умом. Она выслушала подробный рассказ сына и решила:

— Она молода, ее еще можно сформировать, воспитать должным образом. Пришло время отвернуться от наложниц и избрать себе верную супругу. Я люблю Нефертари, потому что ты ее любишь, сын мой. Мы с радостью примем ее.

Рамзес знал, что родители предоставили ему право выбора супруги. Единственное требование — она должна быть здоровой и из хорошего дома. Теперь ему следует лишь набраться терпения, потому что даже власть фараона не может сократить расстояние и заставить ладью плыть быстрее. Чтобы отвлечься, Рамзес с головой ушел в государственные дела, поехал в пустыню и поохотился на, антилоп, зачал в своем гареме трех детей, без особой, однако, радости, и помог главному советнику Нибамуну привести в порядок судебные дела.

Главному советнику передавались только серьезные дела, в которых речь шла о тяжких преступлениях, повлекших за собой такие же тяжкие наказания.

Нибамун взял один из свитков.

— Что бы ты стал делать в этом случае, мой Богоподобный? Речь идет о Меру, человеке из хорошей семьи. Его отец был третьим по рангу жрецом в храме Пта, один из его братьев отнюдь не рядовой воин городской стражи. Сехмет и Себек словно одновременно смутили разум несчастного: этот Меру всегда все делал неправильно. Еще будучи мальчиком, он выбил глаз своему учителю, когда тот хотел наказать его палкой. Его родителям тогда пришлось отдать много золота, чтобы загладить вину. Затем мы находим его предводителем разбойничьей банды, которая похищает и насилует девушек, грабит дома и сады, ну и так далее. Его поймали, приговорили к сотне ударов палками и отрезали нос! После этого Меру отправили на работы в каменоломни, но он сбежал оттуда. Предполагают, что он несколько лет провел в разбойничьих бандах, а недавно отряд ниу [3]застал его за разграблением гробницы и арестовал. Судья признал тяжкий разбой, к тому же не первый, и теперь приговор гласит: отрубить руку и отрезать оба уха. Семья давно отказалась от Меру, однако теперь он обращается ко мне, главному советнику фараона, и утверждает, что разбойничья банда держала его в качестве раба и принуждала разбойничать вместе с ними. Что бы ты сделал в этом случае, Богоподобный?