Абу Нувас - Бетси Шидфар Страница 7

Абу Исхак ласково смотрит на мальчика. Он знает, что Хасану не нужно повторять, он запоминает всё с первого слова. Вот уже год Хасан служит у продавца благовоний. Но хотя он считается слугой, на самом деле он скорее ученик Абу-ль-Хасана, который нанял ещё одного мальчика для поручений. Если нужно отнести товар покупателю на дом, пойти с хозяином на рынок за припасами, прибрать негодные горшочки для благовоний — Абу Исхак поручает это второму слуге. Хасану достаётся более тонкая работа — смешать разные благовония по указанию хозяина, разлить цветочную воду в маленькие стеклянные бутылочки — они приходят из Сирии и стоял недёшево, поэтому с ними надо обращаться очень осторожно.

Хозяин даёт Хасану золотые и серебряные коробочки, где хранятся драгоценные мази, и тот ловко раскладывает их маленькой стеклянной ложечкой — у мальчика это получается даже лучше, чем у хозяина, ни крупицы дорогих снадобий не проливается и не пропадает. А мальчику нравится работа.

Лавка просторна и богато обставлена. Абу Исхак — знаток ковров, раньше он ими торговал и на всю жизнь сохранил к ним любовь. Он может, оторвавшись от своих занятий, часами смотреть на свой любимый ковёр, сделанный, как он говорит, ещё при персидских царях Сасанидах более двухсот лет назад. Ковёр бледно-голубой с жёлтыми узорами, на нём изображены переплетающиеся цветы и травы, странные птицы со звериными головами, а, может быть, это цветы, похожие на птиц. По краям раскиданы бирюзово-синие мелкие цветы. Абу Исхак говорит, что теперь не умеют делать такого цвета, он получается грубее и не так прочен. Подобные ковры умели делать мастера-персы, которые поклонялись пророку Мани. Теперь их преследуют и, если узнают, что у кого-нибудь в доме хранится изображение этого пророка, то изображение сжигают, а еретику рубят голову.

За год, который Хасан провёл в лавке Абу Исхака, он многое узнал. Он уже не боялся ходить по улицам и безошибочно разбирался в сложном сплетении улиц и переулков большого города, разбросанного среди каналов и протоков великой реки Шатт аль-Араб. Вечером он часто ходил к берегу, где его мать стирала вместе с другими прачками. Пока женщины, шумно переговариваясь, собирали чистое бельё, Хасан сидел у воды, вслушиваясь в плеск волн, набегающих на песчаный берег, усеянный ракушками. От реки тянуло прохладой; приятно сидеть на влажном песке и дышать воздухом, пропитанным запахом воды после того, как провёл целый день в душной лавке, где так сильно пахло благовониями, что болела голова.

А еще здесь ничто не мешает перебрать в мыслях все, что услышал за день. А слышал он многое. В лавку приходили друзья Абу Исхака: некоторые жили в Басре, многие приезжали из других городов. Они говорили о вещах, которые часто непонятны Хасану, но он жадно слушал разговоры, и хозяин не прогонял его. Сегодня пришёл маленький сухой старичок. Он был бедно одет, но Абу Исхак бросился навстречу и усадил на почётное место, в самой середине возвышения, которое было устроено у задней стены лавки, на любимом ковре, подложил ему под спину мягкую шёлковую подушку. Гости Абу Исхака, которые пришли к нему с утра — два писца, служившие в канцелярии наместника — тоже поднялись, увидев старичка. Потом все уселись, повар-нубиец принёс жареного барашка и свежие лепёшки, приправы и зелень.

Абу Исхак почтительно прислуживал старику, но тот не стал есть мясо, а, отломив кусок лепёшки, съел его с зеленью. Когда все поели, старик особенно долго мыл руки и тщательно вытер их о тонкое хлопковое полотенце, поданное хозяином. Потом, вздохнув, гость сказал:

— Нет больше в Басре ни чести, ни знаний после смерти великого Хасана и Василя ибн Ата, моих учителей. Учёные не стремятся к постижению истины, они ищут лишь славу и богатство. Поистине, правду говорил Хасан аль-Басри, что их всех изречений пророка Мухаммеда, да упокоит его Аллах, чаще всего приходится повторять: «Если бы у человека были две долины, наполненные сокровищами, то он пожелал бы третью, и ничто не наполнит утробы сынов Адама, кроме праха земли». Судья Басры берёт взятки и требует не меньше пятидесяти дирхемов, он осудит невинного и оправдает виноватого, и совесть не мучит его. Невежды осмеливаются оспаривать учение Василя ибн Ата и утверждают, что Коран не был сотворён и существовал вечно. Ведь это явная ересь и, хуже того, неразумие. Если бы они стали рассуждать, то поняли бы, что Коран не мог существовать вечно, рядом с причиной бытия, которую простонародье называет Аллахом. Тогда получается, что существовали вечно две силы, то есть два божества, а это настоящее язычество!

Более того, имам в мечети, что у куфийских ворот, утверждает, что даже бумага, на которой написаны все списки Корана, и чернила, которыми он написан, тоже не были сотворены и существовали вечно! Что за вопиющая глупость! Ведь эта бумага сделана год или месяц назад самаркандскими мастерами, и можно даже назвать по имени того, кто её создал! А посмотрите, сколько жён и наложниц у этого имама! Можно подумать, что он хочет заполнить своим потомством весь мир, чтобы оно расселилось по всем краям, как Яджудж и Маджудж перед концом света!

Гости Абу Исхака опасливо переглянулись — речи почтенного учёного смахивали на ересь! Чтобы отвлечь его от опасной темы, Абу Исхак сказал:

— Достойнейший учитель, не расскажите ли вы нам о каком-нибудь изречении Хасана аль-Басри, которого мы ещё не знаем?

Старик выпрямился и произнёс, — Каждый день я повторяю его изречение, которое советую запомнить и вам: «Нет ничего истиннее того, во что люди не хотят верить — каждому придётся испить смертную чашу».

Хасану не нравился старик, он был слишком важный и скучный, но видно было, что и Абу Исхак, и гости побаиваются его. Старик, оживившись, стал вспоминать другие изречения Хасана Басрийского, превозносить его учёность и благочестие и ругать нынешних улемов и имамов.

Что хорошего в таких изречениях, они только наводят тоску, думает Хасан, глядя на воду и перебирая в памяти все, что увидел и услышал тогда. Когда старик ушёл, вспоминает он, Абу Исхак и его гости стали смеяться над ним, а один сказал:

— Не о нём ли сложил Абу Муаз свои стихи:

«Не могу я видеть этого болтуна, что вечно сидит на рынке тканей,

У него шея длиннее, чем у стоящего или бегущего страуса,

Длиннее, чем у пятнистой жирафы, что у меня общего с ним?

Ведь он только и делает, что обвиняет людей в ереси».

— Нет, — возразил другой. — Это он сказал о его учителе и друге Василе ибн Ата.

— Да, — кивнул Абу Исхак. — Упаси боже попасться ему на язык, ведь его стихи через несколько часов повторяет вся Басра, и если он захочет опозорить кого-нибудь, то громко произнесет свои стихи, сидя на пороге дома, и мальчишки тут же подхватят их, как это было с Сулейманом ибн Али, наместником.

— А знаете ли вы, — подхватил кто-то из гостей, — что случилось недавно с одним из моих знакомых? Он снял верхнюю половину дома, в нижней половине которого живёт Абу Муаз. Рано утром мимо этого дома прошёл продавец рыбы. Его осёл, подойдя к жилищу, громко закричал. Ему откликнулся осёл, стоящий во дворе, и тут же заревел осёл, которого хозяева держали на крыше вместе со своими овцами. Поднялся страшный шум, овцы испугались и одна из них столкнула на землю большую глиняную миску, которая разбилась с грохотом, а осёл стал барабанить ногами по крыше, так что дом едва не обрушился. Мой знакомый испугался до смерти, выбежал во двор и тут услышал зычный голос: «О мусульмане, наступил Страшный суд, разве вы не слышите, что архангел трубит в трубы и мёртвые встают из могил?» Мой друг в гневе прибежал к хозяину дома и стал спрашивать, что за безумный живёт над ним. Но тот ответил ему: «Разве ты не знаешь, что здесь живёт Абу Муаз Башшар ибн Бурд?»