Всё сначала! - Светлана Сурганова Страница 7

Документы на мое удочерение оформили не сразу, потому что семья неполная. Мама пошла в райком партии, хотя и не была коммунисткой. Там на высокой должности работала дама, хорошо знавшая Давида Васильевича, который в свое время был членом бюро райкома. Все вопросы решились мгновенно одним росчерком пера. Так я вытянула свой первый в жизни счастливый билет – обрела семью. Семью Сургановых.

В тот день, когда меня забрали из ЛПМИ насовсем, мы с мамой привычно пошли на прогулку. Дойдя до места, где мы раньше поворачивали назад, мама не остановилась. Я удивленно вытянула свою руку из ее ладони – знала границу, до которой обычно гуляли. Стояла как вкопанная, а мама ласково увещевала: «Светочка, мы не пойдем назад, мы идем домой». Не сразу вняв уговорам, я тронулась с места, но очень неуверенно: шаг делаю – притормаживаю… «Идем, идем, Светочка, нам нужно успеть на тот трамвайчик».

Демаркационная линия была преодолена – во всех смыслах.

Мне было чуть меньше трех лет, когда я стала Светой Сургановой.

Я оказалась еще тем подарочком! В комплект входили: целиакия, анемия, ангина, задержка физического и психического развития. Словом, типичный отказничок, оставленный в роддоме без каких-либо перспектив. Скромный перечень разрешенных мне продуктов включал в себя не более десяти наименований – не особо-то пошикуешь! Бабушка отвергла все ограничения, выбросила в мусорное ведро список диет, решив давать всего понемножку и наблюдать за реакцией моего организма. Единственным обязательным ежедневным пунктом моего меню оставалась греча. Через полгода меня было не узнать – опал вечно вздутый живот, появился румянец. Доктор Левина, наблюдавшая меня в поликлинике, встретив нас на улице, только руками всплеснула: «Неужели это наша Светочка?!»

В первые дни со мной было непросто. Я боялась всего. Когда меня стали укладывать спать и попытались раздеть, я обхватила себя руками и начала орать. Мне казалось, что мой наряд отнимут, а меня снова вернут в детский дом. Мама перепробовала все подходы и уговоры. Показывала пижамку, нахваливала, какая она мягкая и красивая; пыталась объяснить, что в платье не спят. Я ни в какую. Только еще громче продолжала голосить: «Нет! Не хочу!! Не буду!» Выход из этой неожиданной ситуации предложила бабушка, сказав Лие: «Оставь ее. Ребенку надо успокоиться. Пусть спит так». И какое-то время меня перед сном не переодевали. Несколько ночей я спала одетой. Страх потерять новое платье был связан с воспоминанием – как только потенциальные родители уходили, нарядную одежду, предназначенную для смотрин, с детей снимали, одевая их в ежедневную, неброскую. В неокрепшем сознании отпечаталось: платье снимают – значит, родители уйдут.

Вскоре после того как меня забрали домой, мамины подруги пришли ее навестить, а заодно познакомиться с новым членом семьи. Принесли шоколадные конфеты. Я сразу запихнула в рот несколько штук, в страхе, что сейчас отнимут. Зажала рот ладошкой, да так и стояла: прожевать не могу, выплюнуть жалко, слезы градом.

Еще я боялась оставаться одна в комнате. Пока мама и бабушка рядом – все в порядке, но стоило им выйти – я заходилась плачем. Даже сквозь сон чувствовала их отсутствие. Боялась, что они уйдут и больше не вернутся. Решили проблему тем, что стали выходить исключительно по одной и никогда не выключали свет полностью – хотя бы маленький ночничок всегда оставляли.

Вследствие ранней сенсорной депривации у меня сформировалась пагубная привычка: сосать большой палец руки. Долго, практически до самой школы, не могли меня от этого отучить. Его и горчицей намазывали, и платком заматывали – чего только ни придумывали – не помогало. Я неизменно отворачивалась к стене и – чмок-чмок-чмок, пока не засну. Соску почему-то не брала. Бабуля и тут выход нашла. Поставила мое раскладное кресло рядом со своей кроватью. Когда наступало время ложиться спать, она протягивала к моей ладошке свой большой шершавый палец. Я обхватывала его, успокаивалась и засыпала.