Песнь победителя [ = Крылья холопа, Берлинский Кремль, Машина террора ] - Григорий Климов Страница 7

Несколько дней я сдавал экзамен по немецкому и английскому языкам. Не выдержавших языковые экзамены, сразу отстраняли от дальнейших экзаменов и отчисляли обратно по прежнему месту службы. Исключение составляли щеголеватые «блатыри» с сильными рекомендациями.

Все они поступали на 1-ый курс и для них были послабленные требования. Остальная же масса строго сортировалась, исходя из условий зачисления, в случае солидных знаний на старшие курсы, или в противном случае, отчисления.

После анкетного чистилища в форме Мандатной Комиссии и языковой проверки в порядке важности следовали экзамены по Марксизму-Ленинизму. К двадцати шести годам я успел выдержать по этому предмету с полдюжины нормальных и три Государственных экзамена.

В гражданских институтах, где студенты были довольно либеральными, вместо «марксизм-ленинизм» можно было часто слышать выражение «марксизм-онанизм».

Затем следовали уже совсем пустяковые с классовой точки зрения экзамены по философии и диамату, всеобщей истории и истории военного искусства, русскому языку и экономической географии.

Все эти процедуры я проделывал довольно безразлично. Неизвестно когда война кончится, но, во всяком случае, она уже перешла критическую точку и идёт к концу. Моя цель – после окончания войны как можно скорее избавиться от военной формы.

С другой стороны, это училище могло задержать, если вообще не приковать меня к Армии. Для большинства молодёжи училище было средством для получения определённой профессии, которая могла бы кормить их после войны. Меня этот вопрос мало интересовал. Но Армия есть Армия, здесь царит приказ и если приказано, то нужно повиноваться.

Стоит ясное, жаркое лето. «На Москва-реке застыли караваны барж, гружёных лесом – всю войну Москва отапливается исключительно дровами, даже паровозы ходят на дровах. Кругом как-то слишком тихо и спокойно.

Единственное развлечение доставляют комендантские патрули, проверяющие документы на каждом шагу. Меня они осматривают особенно подозрительно – на плечах защитные фронтовые погоны, а брожу с видом бездельника.

Однажды я зашел на свою старую квартиру и для разнообразия переоделся в гражданское платье. Пройдя несколько шагов по улице, я почувствовал странное ощущение неловкости, повернул назад и снова натянул военную форму. Страна с оружием в руках, страна в солдатской шинели. В форме как-то лучше.

Когда я попал из Москвы в Армию, то рушились все мои личные планы. Когда я возвращался сюда, то бессознательно полагал, что жизнь войдет в прежнюю колею. Но жизнь шагнула вперед, да и я, увидев фронт, внутренне переродился.

Теперь, бесцельно бродя вокруг зубчатых стен Кремля, сонного и безжизненного в мареве летнего солнца, я ощущал только скуку, да пустоту в душе. Ясно чувствовалось одно – надо кончать войну. А пока идёт война – нет и не будет места личной жизни и личным интересам.

После Мандатной Комиссии и сдачи экзаменов я был вызван к Начальнику Учебной Части – полковнику Горохову. За большим столом сидел маленький человек с синими кавалерийскими погонами и выбритым как бильярдный шар черепом. На хитром лисьем лице щурились бесцветные водянистые глазки.

«Присаживайтесь, товарищ капитан», – вежливо ответил он на мой рапорт и кивнул головой на стул напротив стола.

Приём довольно отличный от обычной армейской дисциплины. Пахнет университетской кафедрой и рассеянными профессорами. Полковник перебирает тонкими худощавыми пальцами с плоскими ногтями мои многочисленные морально-политические характеристики, боевые аттестации, анкеты, экзаменационные ведомости.

«Так Вы, значит, инженер?! Очень приятно», – начинает он приветливо. – «Инженеров мы, вообще говоря, недолюбливаем. У нас уже есть несколько. Слишком много самомнения и мало дисциплины. Как Вы представляете себе Вашу будущую карьеру?» «Как этого потребует государство», – отвечаю я осторожно, но ни секунды не колеблясь. На таких вопросах меня не поймаешь.

«Знаете Вы, что это за учебное заведение?» – спрашивает полковник.

Получив от меня неопределённый ответ, он медленно и с расстановкой говорит: «Это – Военно-Дипломатическая Академия Генерального Штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Вы должны знать, что по Уставу люди с высшим военным образованием, окончившие Военные Академии, обязаны оставаться на пожизненную службу в Армии.

Государство тратит на ваше образование уйму средств и не может допустить, чтобы люди потом занимались, чем им вздумается. На Вас лично государство уже выбросило порядочную кучу денег». При этом он смотрит в графу, где значится, что я окончил Индустриальный Институт.

«Мне просто жалко опять тратить на Вас время и деньги», – продолжает полковник с видом экономного домохозяина. – «Так вот, к чему я всё это веду – если Вы будете приняты в Академию, то выкиньте из головы всю гражданскую блажь и не мечтайте о демобилизации».

Полковник видимо хороший психолог и знает наперед, кто о чём думает. Я сижу, вытянувшись на стуле, с бесстрастным выражением на лице.

«Кое-кто, из подобных Вам, думают – война кончится, так хвост набок. Забудьте! Мы уже таким хвост прикрутили! Нас Вы интересуете поскольку, судя по Вашим документам и результатам экзаменов, у Вас солидная база знаний, необходимых нам. С Вами будет меньше возни, чем с другими. Только поэтому мы и рассматриваем Ваш случай».

После такого предисловия полковник переходит к деталям: «Для чего Вы, окончив Индустриальный Институт, занимались ещё иностранными языками?» «Я считал эти знания необходимыми для инженера»…

«Да, но за каким чёртом Вы ещё кончали…» – он смотрит по бумагам, – «Первый Московский Институт Иностранных Языков, да к тому же Педагогический? Что Вам – должность инженера не нравилась?» Полковник очень хорошо разбирается в тонкостях движения интересов и профессий современного советского общества. Благодаря сравнительной легкости получения высшего технического образования, в годы моей учебы в технические ВУЗы попадало значительное количество бросового материала.

Столкнувшись с практической работой и не получив морального и экономического удовлетворения, они засовывали дипломы подальше в сундук и пускались на поиски более хлебной или менее ответственной профессии.

Это выяснялось исключительно частыми арестами среди инженеров за малейшие технические ошибки и сравнительно низкой оплатой рядовых инженеров. Многие женщины, получив высшее образование, предпочитали выходить замуж и возиться у печки, чем работать ветеринарами и агрономами. Конечно, если это допускала зарплата супруга. Если нет – снова кидались на поиски.

Так и метались люди с дипломами из угла в угол советской страны. Государство отвечает на это соответствующими мерами – закреплением молодого специалиста на пять лет за одним производством без права самовольного перехода и тюремным заключением за нарушение этого закона.

«А откуда Вы знали языки?» – продолжает полковник. – У Вас что – бонны или гувернантки были?» Допрос как в НКВД! В годы моего детства иметь гувернантку это означало, по тогдашней классификации, принадлежность к «бывшим людям». В настоящее время слово «гувернантка» не является столь компрометирующим – в Москве можно видеть по паркам массу детей кремлёвской знати в сопровождении гувернанток, разговаривающих с малышами по-французски или английски. Спихнув и обругав старую знать, знать новая скоро пошла по тому же пути.