Последний пожиратель греха - Франсин Риверс Страница 69

— Но она Евангелие никогда не слышала.

— Может, в таких словах и не слышала, но когда я сейчас о ней думаю, я мир внутри чувствую. Она не однажды говорила, что Бог, который так много всего красивого создал, обязательно должен был дать нам путь назад к Нему, что бы мы ни натворили. Он так сделал, правда ведь? Иисус — это путь к Богу. Твоя бабушка это чувствовала — она часто сидела на своем крыльце и смотрела на красоту чуда Божьего, помнишь? И сердце у нее благодарное было.

Я вспомнила, как бабушка посылала меня забираться на скалы, с высоты которых открывался чудесный вид нашей долины; на луга, где росли дикие цветы, к реке, где вдоль берегов цвел кизил. Она использовала то природное любопытство, которое было во мне заложено. А ведь, наверное, это она посылала меня находить вокруг чудеса Божьего творения.

— Ой, посмотри на это! — говорила она, и смотрела вверх, где, направляясь на юг, пролетала стая перелетных голубей — подобно дымке над горизонтом. — Они каждый год на юг летят. По ним можно время сверять. Интересно, куда это Бог их посылает?

В один теплый день, когда она видела, что я опять погрузилась в свою печаль, она сказала: — Хотелось бы мне немного камушков гладких с реки. Будет у тебя времечко, чтоб для меня туда сходить, а то я ведь не могу уже. — И я пошла на реку: смотрела на стаи форели всех цветов радуги с белыми плавниками и яркими красно-розовыми боками, которые метали икру в глубине речных заводей и затонов. Это была жизнь, и она обновлялась год за годом. Весной бабушка посылала меня собирать подснежники. Потом несколько недель спустя, она посылала меня за венериными башмачками и фиалками, а позже за ветками шиповника и белого рододендрона, которые росли вдоль реки. Казалось, она точно знала день, когда появлялись, кружились и умирали сверкающие на солнце майские жуки. Когда я возвращалась из очередного своего похода, она говорила мне, как прекрасна и драгоценна жизнь. «Ты в каждом дне старайся какое-нибудь чудо увидеть, Кади. Не надо тебе в доме сидеть и печалиться о том, что у тебя с мамой произошло. Выходи лучше из дома и посмотри на красоту вокруг».

Там всюду был Бог.

Бог был везде.

Размышляя об этом, я поняла, почему мне не удалось найти ответ у пожирателя грехов. Не там надо было искать. То, в чем я нуждалась, уже давно было рядом; все вокруг меня свидетельствовало об этом — куда бы я ни посмотрела — даже самый воздух, которым я дышала. Разве не Сам Бог дал мне жизнь и дыхание?

Я задумалась о бабушке. Вспомнила, как мы сидели с ней на крыльце в жаркий летний день и ждали, когда наступит ночная прохлада. А когда она приходила, смотрели в бесконечное черное небо, все в сияющих проблесках, а вокруг нас в лесу сверкали светлячки, будто упавшие звезды.

Осенью бабушка всегда посылала меня поймать одну королевскую бабочку — в это время их пролетали тысячи. Она могла долго держать в руках банку и смотреть на это прекрасное создание. «Это из гусеницы получилось. Ну, разве не здорово?» Потом она открывала банку и смотрела, как бабочка улетала.

Первый мороз всегда был большим событием для бабушки Форбес. Горы в это время одевались в золото, а легкий ветерок поднимал вихри из красных, оранжевых и желтых листьев. «Клены всегда последними свой цвет теряют», — любила она повторять. Клен, росший около нашей хижины, был как красное пламя на фоне серого зимнего неба, его листья казались алыми искрами на мертвой, коричневого цвета земле.

Зимой бабушка садилась у окна и смотрела, как ветер наметал сугробы, и как с карнизов над крыльцом нарастали сосульки. Они притягивали к себе солнечный свет и излучали радужное сияние. Бабушка обычно запасала крошки хлеба, а потом посылала меня разбросать их под окном, чтобы туда слетелись снегири, синицы, красные кардиналы и голуби. Она любила смотреть, как эта птичья стая набрасывалась на еду, когда кругом была безжизненная белая пустыня. Во время ледяных ветров и холодных зимних ночей, она говорила мне, что горы зимой — как спящие великаны, которые уже скоро проснутся: «Бог об этом позаботится…».

Бог так и делал. Горы всегда просыпались. Год за годом земля возвращалась к жизни — бабушка называла это Божественное пробуждение. Еще она всегда говорила, что как ни поливай растение, оно никогда не будет такого цвета, как если его польет всего один единственный дождь — эта живительная вода с неба.

Теперь я понимаю, почему это так; что именно бабушка старалась показать мне словами, которых она не знала. Не было случайности или совпадения в этой смене времен года: это Бог говорил к нам — Он снова и снова, год за годом показывал нам рождение, жизнь, смерть и воскресение Своего единственного Сына, нашего Спасителя, Иисуса Христа, нашего Господа. Это, как чудесная история, которую Он рассказывает день за днем, с каждым рассветом и закатом, год за годом через смену времен года, и так было с самого начала времен.

С тех пор, как я услышала слово Господа, я уже никогда не смогу смотреть на мир по-прежнему. Весной, когда природа зеленеет и расцветает, я буду видеть Иисуса-младенца. Когда я увижу красоту летнего цветущего поля, то не смогу не думать о яркой жизни Иисуса, которую Он прожил для нас. Краски осени — красные, оранжевые, желтые леса — будут говорить мне о невероятной любви Иисуса и Его великой жертве. И, наконец, зима, когда все становится безжизненно-белым, напомнит о Его смерти. А потом опять весна — Его воскресение, вечная жизнь…

Я всегда буду с тобой.

Ты всегда со мной, Господь. Это звучит внутри меня.

— Она видела, Кади, — сказала миссис Элда. — Я все-таки верю, что Господь — Он ведь может все, что угодно сделать — открыл ее ум и сердце. Он показал ей путь домой.

С этими словами меня наполнил мир, но он не пришел от слов утешения миссис Элды или моих детских размышлений. Это был дар от Самого Бога — справедливого, милостивого, для Которого возможно невозможное. Я просто знала, что мне не нужно больше беспокоиться о бабушке. Обо всем Бог уже позаботился. Потому что Господь есть Бог, и Иисус знал ее сердце. Нет, мне точно не надо о ней беспокоиться.

Мы закончили ужин, убрали и вымыли посуду, и пошли спать. Пару раз за ночь я просыпалась от уханья совы и храпа миссис Элды, спавшей рядом. Фэйган, который спал на полу, проснулся еще до рассвета и сидел на крыльце, подперев голову руками.

Миссис Элда проснулась, когда я уже встала. Мы не говорили много. Все были озабочены, думая о том, что ждет нас впереди.

— Нам надо скорей идти обратно, — сказал Фэйган, но я видела, что он обеспокоен чем-то другим. Я догадывалась, в чем дело, и мои догадки подтвердились, пока мы ели овсяную кашу, приготовленную миссис Элдой.

— Кажется, будто у одних есть глаза, чтобы видеть, а другие слепы, — сказал Фэйган.

— Ты про папу своего говоришь, да? — спросила я, видя, как ему больно. Удивительно, как он после такого избиения может его любить. Фэйган ненавидел то, кем был его отец, но он любил его самого. Я думаю, что и Бог так чувствует. Он так любил нас, что послал Иисуса, но Он ненавидел то, как мы жили. Он ненавидит грех, а не грешника.