Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях - Валентина Парсаданова Страница 68

Здесь же нельзя обойти вопрос о судьбе генерала В. Сикорского, сотрудничество с которым Черчилль весьма ценил и считал очень полезным. Он писал Сталину, передавая просьбу польского правительства о переводе в Иран оставшихся военнослужащих и их иждивенцев: «...мы продолжили бы наши отношения с Сикорским, который является самым полезным человеком, которого Вы или мы могли найти для целей нашего общего дела. Я рассчитываю, что такой же будет и американская точка зрения» ^{27}. Однако Сталин понимал тесную связь имени Сикорского со значимым для поляков Катынским делом и то, что полностью изъять его из памяти большого социального слоя не удастся. Если продолжать задуманную социалистическую перестройку Польши, то эту память можно продолжить вырубать вместе с этим слоем, одновременно освобождаясь от него естественным путем в ходе ожесточенных боев и искусственным — задержав остатки частей поляков в эмиграции.

Гибель Сикорского в авиакатастрофе во многом остается загадкой до сих пор, хотя она традиционно увязывается с решением судеб Польши и Катынским делом.

Очевидно, что самостоятельное, непокорное польское правительство было Сталину не нужно. Еще 4 мая 1943 г. он жестко заявил Черчиллю, что «нынешнее польское правительство не имеет шансов вернуться в Польшу и стать у власти» ^{28}.

Летом Сикорский предпринимал решительные шаги, чтобы преодолеть возникший в армии конфликт, и, посетив Ближний Восток, добился в этом значительных успехов. Возвращаясь из поездки, он намеревался затем лететь в Москву, ибо Польша входила в сферу операций советских войск и он хотел достичь соглашения со сталинским руководством. Более того, он открыто заявил о согласии на переговоры с Польской рабочей партией (ППР) и включение ее в состав правительства. В свою очередь, ППР заявляла о намерении предоставить Сикорскому пост премьер-министра в будущем правительстве Польши. Это создало бы совершенно новую расстановку сил, чем та, которая вырисовывалась по мере реализации сталинских планов. К 5 июля формируемая первая польская дивизия имени Т. Костюшки уже насчитывала почти 14,5 тыс. человек, хотя по-прежнему испытывала самые большие трудности с офицерскими кадрами. Прошел съезд Союза польских патриотов в СССР. Как этот Союз, так и Центральное бюро коммунистов Польши в Москве беспрекословно приняли сталинскую «польскую концепцию», в том числе «официальную версию» катынского преступления и резкую критику правительства Сикорского. Генерал же, по сообщению журналиста К. Прушиньского, 2 июля говорил о необходимости осуществить принципиально важный, конструктивный поворот в советско-польских отношениях, смирившись с изменением восточных границ Польши. Это было очевидным результатом давления союзников.

Именно в этой ситуации, чреватой существенным изменением перспектив в развитии советско-польских отношений, 4 июля самолет, на котором польский премьер возвращался в Лондон, через минуту после взлета с аэродрома в Гибралтаре, не набирая высоты, упал в море. Среди различных версий аварии — диверсии, перемещения незакрепленного багажа и других — одна из расследовавших катастрофу комиссий назвала заклинивание руля высоты. Это представлялось маловероятным. Строились различные догадки. Во время предшествующего расследования неудачного покушения на жизнь Сикорского англо-американская комиссия возложила ответственность на германскую разведку. На этот раз немцы приписывали диверсию англичанам, громко звучали предположения, что его убрали по указке Сталина из-за скандала вокруг Катыни. Сталин же поддерживал контрверсию, отводящую от него подозрения: Черчиллю-де надоела несговорчивость поляков, осложнявшая регулирование отношений в антигитлеровской коалиции в желательном для него направлении. В тот момент просматривалось скорее обратное. К тому же Черчилль зарыдал, услышав о гибели Сикорского. Организация покушения могла быть результатом и конфликтной ситуации в польской армии (которую он только что разрядил) и открытых противоречий в правительстве. Все эти факторы могли сыграть свою роль, и вполне возможно, что так и было. Пока никакие спецслужбы не открывали полностью материалы, относящиеся к катастрофе в Гибралтаре, поэтому точно установить, кто был инициатором, как диверсия была организована, кто был дирижером, а кто исполнителем, не представляется возможным.

Однако все очевиднее становятся как общий международный политический контекст гибели Сикорского, так и ее существенные детали. Установлено, что, кроме пилота, спасся кто-то из пассажиров, успевший пробежать по крылу после приводнения самолета. Не найдены пять человек. Известно, что самолет плохо и нерегулярно охранялся. В тот же день на том же аэродроме приземлялся самолет советского посла И.М. Майского. Аэродром же входил в сферу ведения К. Филби, о котором стало известно, что он тщательно следил за перемещениями польского премьер-министра и передавал в Москву детальные сведения ^{29}.

Относительно недавно в связи с продолжением расследования — на этот раз журналистского — было установлено, что английские архивы по-прежнему изымают соответствующую информацию о гибели Сикорского. Но в Великобритании был найден один из бывших польских военнослужащих, который рассказал, что в предсмертной исповеди его коллега, сторонник противника Сикорского генерала К. Соснковского, признался, что он приложил руку к гибели премьера ^{30}. Неизвестно, что он конкретно сделал. Теоретически возможно, что во время двухчасовой безнадзорности самолета он включил автопилот и заблокировал рули высоты, не позволив тем самым самолету подняться. Установить подлинную причину катастрофы, возможно, помогут налаживающие сейчас сотрудничество польские и британские архивные службы.

Тело Сикорского было доставлено в Англию и предано земле на кладбище польских летчиков в Ньюарке. Ныне оно покоится в Польше, на королевском Вавеле в Кракове.

В польском правительстве в Лондоне не было другого столь же авторитетного деятеля, какой был бы способен продолжить конструктивную линию генерала Сикорского, смягчить нагромоздившиеся противоречия, ставшие, что сразу подметил де Голль, после гибели символа единства нации острыми и открытыми конфликтами в советско-польских отношениях. На международной арене Сикорский был одним из главных актеров, ценимых за верность принципам парламентской демократии и преданность антигитлеровской коалиции. Выдающийся политик и военный в одном лице, он очень высоко оценивал роль СССР в войне. Гарриман считал Сикорского единственным польским лидером, способным вести переговоры со Сталиным (и полагавшим, что при помощи Черчилля и Рузвельта удастся придти к соглашению с советским вождем даже после Катыни). Сталину же, в чем историки согласны с современниками событий, было бы значительно труднее разыгрывать с ним в своем ключе польскую карту на финише Второй мировой войны и старте послевоенного мира ^{31}.

Сталина подстегивала угроза разоблачения всей авантюры со сговором с Гитлером в отношении раздела Польши, с секретными и доверительными протоколами, положенными в основу попытки ликвидировать Польское государство и его армию, тягчайшим наследием чего и стало уничтожение более 22 тыс. узников тюрем и лагерей Козельска, Старобельска и Осташкова, и не только... Это поставило бы Советский Союз в весьма двусмысленное положение пособника и соучастника развертывания Второй мировой войны, виновника актов геноцида, резко понижая его статус в антигитлеровской коалиции. Правда, союзники этого отнюдь не желали.