Последний штурм — Севастополь - Сергей Ченнык Страница 68

Говорить о потерях сторон при Черной речке тяжело. Как и вообще о военных потерях в любой из военных кампаний, ибо «вряд ли в какой-либо другой области статистики наблюдается такой разнобой данных, как в статистике людских потерь во время войн». Необходимо оговориться, что в описываемый период для всех участников кампании было характерным жонглирование цифрами убитых и раненых не только своей армии, но и противника. Свои потери, естественно, занижались, противника — завышались, и иногда значительно. Однако говорить о них придется, иначе картина сражения и его итогов останется неполной. По количеству пролитой крови оно стало одним из самых кровопролитных сражений Крымской войны.

Основная масса травм и ранений с обеих сторон были причиной воздействия артиллерийского огня и стрелкового оружия. В этом случае Чернореченское сражение действительно является прообразом грядущих войн, в которых на первый план выходили не удары сомкнутых масс пехоты, а сосредоточение огня артиллерии и стрелкового оружие на приоритетных целях. В данном случае это наиболее удалось союзникам. То что русские принимали за бегство, было не более чем отходом стрелков неприятеля под защиту батарей и линейной пехоты, которые огнем с места успешно опрокидывали наступавших и вновь занимали оставленные позиции, чтобы при очередной атаке проделать это еще и еще раз. Такая тактика гибкой обороны позволяла французам не только сохранять своих солдат, но держать под постоянным обстрелом русскую пехоту, нанося ей чувствительные потери. Сардинцы также не стали утруждать себя бесперспективной обороной передовых позиций и предпочли отойти под прикрытие артиллерии.

Поговорим на тему несколько отвлеченную. Смерть собрала в этот день небывало богатый урожай. Но отличительной чертой Чернореченского сражения было почти полное отсутствие ранений, нанесенных холодным оружием. Закат штыка, столь явно обозначившийся в Крымскую войну, 4 августа был наиболее очевиден. Русская пехота расстреливалась огнем сардинской и французской артиллерии и стрелками легкой пехоты. В дальнейшем военная история практически не имела примеров массовых штыковых схваток. Штык стал играть более бытовую чем боевую роль. Даже во время кровопролитных боев гражданской войны в США, где противоборствующие стороны неоднократно сходились на минимальное расстояние, количество умерших от колотых и рубленых составило 992 человека. Это — данные статистики медицинской службы. В это число вошли жертвы, согласно скрупулезному подсчету американских военных историков, в большей степени пьяных драк, чем павшие на поле боя.

Потому, говоря о Чернореченском сражении, авторам не стоит увлекаться картинами захватывающих массовых штыковых схваток, которые так обожают кинематографисты. В начале XIX в. они стали редкостью и были чаще спонтанными, чем заранее спланированными. «Люди никогда не рвутся в бой против обнаженных штыков» — афоризм Наполеона становился реалией. Да, в окопах и траншеях жестокие рукопашные схватки были не редкостью, отличаясь ожесточением. В таких условиях солдаты обеих воюющих сторон предпочитали штыку более надежные и эффективные в узостях земляных укреплений средства. И не только благородная сталь там блестела. Чаще всего реальность была намного прозаичнее, более жестокой и совсем не изящной. В ход, как правило, шли топоры, молотки, кирки, укороченные кавалерийские пики, ножи и все иное, что могло содействовать истреблению себе подобных. Да по-другому и не могло быть. В рукопашной схватке на ограниченном пространстве траншей солдату и матросу нужно было иметь в руках нечто, что могло сразу обездвижить противника, желательно без предоставления ему шансов на дальнейшее выживание. В таком бою любой превращался в зверя, стоящим перед очень простой дилеммой: убить самому или быть убитым. Сомневаетесь? Тогда вспомните майора Медникова с кистенем и кинжалом при Черной речке. Ведь благородный человек, командир батальона и наверняка дворянин. А в атаку идет как беглый каторжник на «большую дорогу»… Но не будем столь пристрастны к имени этого храброго офицера. В конце-концов, это его право — выбор средств для собственной защиты. Да и не виноват он в этом: если у союзных офицеров револьверы в руках были правилом, то у русских — скорее исключением из правил. Дульнозарядный капсюльный пистолет с одним зарядом в стволе надежным оружием не был и гарантировать сохранение жизни своему владельцу уже не мог.

Кстати, применение русскими при вылазках столь непривычного холодного оружия, которое было достаточно эффективным в условиях ночного траншейного боя, но при этом считалось у союзников варварским, не могло не вызвать протесты среди союзного командования. «Подобные случаи повторялись так часто, что сам генерал Канробер счел нужным сообщить о том начальнику Севастопольского гарнизона, генерал-адъютанту Сакену. “Позвольте мне — писал он — довести до вашего сведения факт, по всей вероятности, вам неизвестный: я удостоверился, что в схватках происшедших на днях впереди наших траншей, несколько офицеров и солдат были захвачены с помощию веревок и шестов с крючьями. У нас нет никакого оружия кроме ружей, штыков и сабель, и хотя я не беру на себя обязанности доказывать что употребление других средств противно правилам войны, однако же, позволю себе повторить старинное французское выражение: «такие средства не могут считаться приличным оружием”».