Ванька Каин - Анатолий Рогов Страница 64
Ванька Каин - Анатолий Рогов читать онлайн бесплатно
Со всех, с кого только можно, и всё, что только можно, Сытин брал, драл, рвал, вымогал, выклянчивал, ничем не брезговал, хоть алтыном, хоть чем ношеным, особенно с арестованных.
«И нате-ка — разошёлся!»
— А кроме реестрика, у меня и свидетели имеются. И по-приятельски, в рассуждении выручки, могу тоже добро сделать: не всё показывать, что ты брал, или вовсе ничего не показывать — как сторгуемся.
Слушавший Ивана с огромным любопытством, писарь машинально умакнул перо в чернильницу, собираясь писать, но Сытин тут же зло рыкнул на него, чтоб не смел, и зло позыркал и на навострившихся палача с подручными.
— Да не пугайся шибко-то! У всех рыльца в пушку, — улыбался висящий растянутый Иван. — Реестрики на всех заведены. Есть и похлеще тебя, пожадней.
Остановился, задумался.
— Немного, но есть! — Ещё задумался и печально заключил: — Нет, жаднее тебя нету, ненасытный Сытин! Нету!
Ух, как тот сгорбился, потемнел лицом и люто прошуршал, чтоб палач влепил Каину кошкой за такие клеветы-подлости и подёргал бы на дыбе-то, не тянул, а подёргал бы как следует, пусть хоть издохнет прямо сейчас, поганая собака!
Не удержался. Руками плёл, пальцы то крючил, то сжимал до белизны. А Северин с Капустиным совсем притихли и тоже ёжились, глядя, как Ивану по-прежнему всё нипочём.
Полютовал Сытин крепко, Иван уже еле держался.
Но на следующий день опять дал отлежаться, а на третье утро его повели к самому. А было пасмурно, окна серо плакали не то мокрым снегом, не то вялым дождём, в кабинете князя на столе горели две свечи, но тоже вяло и неярко, и он был тёмен, глыбой осел в кресле. Вперился в Ивана и ел глазами, ничего не говоря.
— Что творишь-то? — спросил наконец.
— Что?
— Что творишь, спрашиваю?
— Ничего.
— Ну?! — удивился Кропоткин, гневно раздувая ноздри. — Ни-че-го! Верно говорят — обнаглел, зарвался! Ну! Ну! Говори!
Если касательно раскольников, начал Иван, то он верно погромничал у некоторых, и брал заложников, и прижимал их, чтоб напугать, растрясти, расколоть, и князь ведь знает, сколь уже взял-то, сколь сотен — разве без подходов хитрых и пугания это было возможно. Понимает небось и какой зуб на него, на Каина, наточен, а может быть, и кол у этих самых раскольников. Сколько из них, наверное, и собственными руками бы задушили его. И эта жалоба на него — чистый их заговор, всё подстроено, ибо ничего такого не было, они всё разыграли, а главное, купили Сытина, за много, видно, купили, и прям ему её и в руки, чтоб другому кому не попала, а он — к князю и всё преподнёс соответственно, дал, видно, слово им погубить Каина непременно. И на дыбу вздёргивал и пытал всячески...
— Вор! — тихо, свирепо прервал его Кропоткин и, набычившись, застыл, спрятал глаза. — И меня за дурачка счёл! Надо мной вздумал шутковать! Попробуй! Я погляжу. Знаешь ведь, и песни твою люблю, и комедии — валяй! Докажи, что в том доме был не ты. Не ты разбойничал! Не ты истязал девку, грабил, брал деньги! Докажи, что люди твои, Парыгин с Фёдоровым, врут — они ж во всём признались, повинились! Докажи, что заговор! Что Сытин ими купленный и за сколько! Докажи! Я поверю.
— Ну!
— Под пытками многие и не такое плетут, что Парыгин с Фёдоровым. И про заговор зря не верите Про лжеюрода Андрея Селиванова-го новость небось слыхали?
— Ну?
— Что помер?
— Ну?
— Почему ж как раз когда я в заточении?
Кропоткин, ничего не понимая, наморщился, потом потряс головой, пытаясь сбросить это непонимание.
— При чём тут ты?! Помер и помер.
— Я следил за ним и там. А как заточили — он и помер.
— Ну?
— Не верю я. Не мог он помереть, здоров как бык был.
— Не мог?!
— Никак.
— Полиции не веришь?!
— Не верю.
— Тоже заговор?!!
— Похоже.
Засипел князь от бешенства:
— Ну-у-у, вор! Вор! Вор! Эго я больше ни слову твоему не верю! Такую должность дал! Так возвысил! А что вижу?! Что слышу?! Какая благодарность, что прошлое твоё поганое, воровское простил? Ты кто был и есть-то? Забыл? Да я тебя!..
Глыбисто, грозно поднялся, надвигаясь на него.
— Благодарность!! — разозлился и Иван, не отодвигаясь, так что Кропоткин задышал горячо ему прямо в глаза, ибо был выше и чуть ли не втрое шире. — Я должен благодарить вас?? За то, что я изловил почти тысячу воров и разбойников, — я ещё должен благодарить?! И не получил за это ни копейки! За целых пять лет службы — ни копейки! Я за это должен благодарить?!
— Ах, ты та-ак! — снова набычившись и не касаясь его, прошипел князь.
— Да, так! Коли не нужен, скажите — уйду!
— Гро-о-о-зи-ишь!
На другой же день был готов, подписан и зачитан многим лицам приговор Судного приказа: Парыгина и Фёдорова за многие злостные неправды и измывательства над невинными людьми сослать — первого в Сибирь, второго в Оренбург, а Каина, за те же самые неправды и измывательства, но всё отрицавшего и неповинившегося, «бить плетьми нещадно, и, по учинению того наказания, объявить ему под страхом смертной казни с подпискою, ежели впредь сверх должности своей явится в каких-либо хотя наималейших воровствах и взятках, то уже поступлено с ним будет по силе указов Ея Императорского Величества без всякого упущения, а чтоб впредь к воздержанию его от всякого воровства и в сыску подозрительных людей невинным разорения не имело быть, иметь за ним, Каином, наблюдательство».
Больше недели к Ивану каждый день ходила та же знахарка, которая поправляла когда-то Арину. Промывала, мазала разными мазями и отварами открытые кровоточащие рубцы, ссадины, кровоподтёки и синяки на его теле, а когда в следующую неделю рубцы и ссадины подзатянулись, возила в собственную маленькую чёрную, страшно натопленную, прямо раскалённую баньку, сама парила какими-то травными, немыслимо духовитыми вениками; сначала-то просто гладила ими, тёрла легонько, обвевала жаром, похлёстывала и нахлёстывала вовсю лишь во второй раз, через два дня. И каждый раз обильно обливала, или, как она говорила, отливала водой, поначалу почти тёплой, но становившейся с каждым ушатом всё холодней и холодней — ушатов, наверное, по тридцать выливала на него зараз то тихонькими струйками, то разовым окатом, то выхлестом.
И к третьей неделе он был свежее и крепче прежнего.
Никого чужих в эти дни не велел ни принимать, ни впускать, говорить всем, что недужит. А приходили многие-разные, и из приказа приятели, Напеин дважды приходил, но и его не захотел видеть.
А оправившись, сказал Арине, что наутро уезжает с Шинкаркой и Волком на месяц или поболе, точно не может сказать, но куда, не объявил, наказав всем, кто будет интересоваться, так и отвечать: не объявил, и когда вернётся, тоже неведомо, может быть, даже после Троицы. Так и сказал, а до Троицы было ещё два месяца, только начался май. Расспрашивать Арина не расспрашивала, не переспрашивала никогда ничего — с самого начала запретил накрепко, — приучилась. И всем как велел, так и отвечала-объясняла. А их, спрашивающих-то, было полно, шли и шли по всем дням, иногда в день по нескольку, и чем дальше, тем вроде бы больше и больше. Прежде-то она, конечно, видела, как много разных людей бывает у него, но её эти люди не касались, и она не обращала на них внимания, совсем о них не думала — дела и дела его! Но сейчас многие, особенно которые приходили по второму и третьему разу, желали видеть уже только её, уверенные, что уж она-то наверняка больше знает, чем все их молодцы и солдаты, которым, что велено, то и твердят, как учёные сороки: «Неведомо! Неведомо!» И, недоумевая и злясь, не верили ей, когда она, разводя руками и улыбаясь, совершенно искренне повторяла то же самое. Из Сыскного посыльный в третий раз даже ноздри раздул и сказал, что велено объявить, что если она врёт и откроется что иное, «затеянное им противу самого приказу», ей тоже несдобровать. Она даже руками замахала и перекрестила этого гонца и солдата, пришедшего с ним:
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии