Махно и его время. О Великой революции и Гражданской войне 1917-1922 гг. в России и на Украине - Александр Шубин Страница 64

Одной из характерных черт Махновского движения является категорическое неприятие союза с белыми. Почему бы, воюя с красными, не вступить в союз теперь с белыми? Такие мысли посещали Григорьева. Но Махно был теснее связан с крестьянской почвой, и его неприятие белых было делом принципа. Несмотря на то, что некоторые крестьянские отряды переходили на сторону белых, популярность крестьянского вождя могла сохраняться только при условии, если он отмежёвывался от белых режимов. Крестьянская масса воспринимала реставрацию старой России как большее зло. Коммунисты отступили от идеалов революции, давшей крестьянам землю, но их безобразия — явление временное, вызванное обстановкой войны и смуты. А вот если победят белые, то землю точно отберут. Не сразу, так потом. Коммунистические начальники — это выбившиеся в люди «свои», люди, говорящие народным языком. Наиболее «вредных» из них нужно убивать, но в принципе начальники и должны быть «из наших». Белое руководство — это прежняя царская элита, даже если оно и выступает за республику. С победой белых вернутся и помещики, и урядники, и вся унизительная система сословного неравенства, при которой они жили испокон. Попробовав жить иначе, крестьянство уже не хотело возврата. Если с большевиками у крестьян возникли социальные противоречия, то с белыми помимо социального существовал и более глубокий социально-культурный конфликт. Это был раскол между народом и элитой, заложенный на уровне мировосприятия ещё во времена Российской империи. Две культуры, существовавшие в России со времён Петра, к 1917 г. так и не срослись. Вся культура белого движения — будь то погоны офицеров и стиль газет — всё сигнализировало: с победой белых вернутся прежние порядки, прежние опостылевшие иерархия и элита, прежняя эпоха.

Много веков крестьянство жаждало земли и воли. Февраль дал волю, Октябрь — землю. Пока антибольшевистский лагерь возглавляли эсеры, симпатии крестьян были скорее на стороне последних, но и особенно активно сражаться не хотелось. И большевики, и демократы гарантировали земельный передел. Большевики были хуже, так как более жёстко реквизировали продовольствие, лошадей, проводили мобилизации.

Но постепенно на территории Комуча, которая стала центром сопротивления большевизму, происходил процесс перехода к авторитарному режиму. Милитаризация жизни, рост влияния офицерства, усиление консервативных социально-политических группировок привели к передаче власти от Комуча к Директории — либерально-социалистической коалиции, подобной Временному правительству. В ночь на 18 ноября 1918 г. военные свергли и её, передав власть адмиралу Колчаку.

Революция в Сибири продолжалась, хотя и была придавлена. Диктатура, которую возглавили военные и партия российского либерализма — кадеты, начала с повторения «подвига» большевиков — разгона остатков Учредительного собрания — Съезда членов Учредительного собрания, в которое преобразовался Комуч. Это странное на первый взгляд сходство между большевиками и либералами объяснимо: и те, и другие, сделав своим лозунгом свободу и демократию, были в то же время уверены в том, что достичь их можно через собственную диктатуру и ограничение гражданских свобод. В результате, как только демократия вступила в противоречие с их курсом, большевики и кадеты пошли на её уничтожение, возмущаясь по ходу дела «узкопартийными» интересами, получивших больше голосов избирателей социалистов. Эти события лишний раз подтверждают, что сами по себе «либеральные» лозунги вполне могут сочетаться с крайне авторитарным режимом.

Свержение Директории коренным образом изменило характер борьбы в ходе гражданской войны. Первоначально на полях сражений столкнулись принципы Февральской революции и Октябрьского переворота, революционная демократия и авторитарный коммунизм.

После падения Директории и разгона депутатов Учредительного собрания главной силой, противостоящей коммунистам, стало Белое движение. На этом основании его вожди считали себя принципиальной альтернативой большевизму и удивлялись, почему население не разделяет этой их уверенности. «Пойдёт ли народ за нами или по-прежнему останется инертным и пассивным между двумя набегающими волнами, между двумя враждебными станами» ^[423], — рассуждал Антон Деникин.

Но народ не был пассивен. Перед лицом наступления Деникина (как перед этим Колчака) крестьяне повалили в повстанческие отряды на белой территории и даже в Красную армию. Народ, уже выказавший свою враждебность коммунистам, не считал белых спасителями.

Революционная демократия, включавшая и эсеров разных направлений, и анархистов, противостояла коммунистам-марксистам в принципе. Одни строили общество экономического централизма, другие боролись за общество, построенное на основе самоуправления. Какое место занимали белые в этом противостоянии?

Белое движение установило открытую диктатуру и в этом отношении не отличалось от большевиков. В указаниях А. Деникина Особому совещанию при главнокомандующем говорилось: «Военная диктатура. Всякое давление политических партий отметать, всякое противодействие власти — и справа, и слева — карать… Суровыми мерами за бунт, руководство анархическими течениями, спекуляцию, грабёж, взяточничество, дезертирство и прочие смертные грехи — не пугать только, но и осуществлять их… Смертная казнь — наиболее соответственное наказание» ^[424]. В условиях широкого распространения таких «грехов», как лидерство в «анархических» (то есть левых) течениях, спекуляция (то есть торговля по «завышенным» ценам) и дезертирство — это программа массового террора.