История шифровального дела в России - Татьяна Соболева Страница 64

Вследствие того, что, с одной стороны, дипломатическая корреспонденция многими посольствами сдавалась на почтамт незадолго до ее заделки в постпакеты и отправки на вокзал, а, с другой стороны, за получением приходящей почты курьеры являлись на почтамт тотчас по прибытии ее с вокзала, с этой корреспонденцией приходилось очень спешить, так как во время ее фотографирования за ней приходили почтовые чиновники, которых внизу курьеры бранили за то, что они долго возятся с разбором посольских пост–пакетов. Фотографии снимались при освещении лентой магния, выделявшего при горении массу дыма, а так как окна должны были быть закрыты ставнями, чтобы не обращать внимания на себя даже служащих почтамта, то атмосфера в конце каждой такой операции в фотографической комнате становилась невыносимой.

В период русско–японской войны одному из ведущих русских криптографов В. И. Кривошу–Неманичу, работавшему тогда в Генеральном штабе, пришлось поехать в служебную командировку во Францию в связи с проводимой совместно с французами дешифровальной работой. Там он в числе прочего ознакомился с работой «черного кабинета» в Париже.

Оказалось, что парижский «черный кабинет» был устроен аналогично петербургскому. Эта «секретная часть» находилась в частном доме. Официальная вывеска на нем гласила, что здесь располагается какой–то землемерный институт. Один из служащих «секретной части» действительно знал толк в лесоводстве и деле землеустройства, и если какой–то частный человек туда забредал, то ему давалась вполне квалифицированная нужная справка. В передней комнате, куда мог прийти с улицы кто угодно, на стенах висели карты, планы каких–то лесов, земельных участков, имений и пр., а на столах лежали свежие газеты, вырезки из них, письменные принадлежности. Из этой комнаты была дверь в следующую, в которой также не было ничего секретного, но был шкаф, служивший дверью в третью комнату. Таким образом, чтобы пройти в действительно секретную часть, необходимо было идти через шкаф, зная, как его открыть (наступить одновременно на две дощечки на полу и нажав одно из украшений шкафа). Дверь автоматически сама запиралась за прошедшим через нее. В третьей комнате, имевшей сообщение пневматической почтой с главным телеграфом, проводилась регистрация поступивших телеграмм, их разбор по странам и передача по принадлежности в кабинеты дешифровальщикам, занимавшимся с ними везде по двое. У дешифровальшиков были подлежащие их ведению коды, которыми они пользовались, и книга, куда заносились все результаты их работы.

Эта книга передавалась в следующую комнату, там все сведения сортировались «по вопросам», содержащимся в сообщении. Из одной телеграммы делались две–три разные выписки, если она содержала два–три разных вопроса. Один экземпляр таких выписок хранился тут же, а другой посылался министру (иностранных дел, военному, морскому) или президенту республики, словом, тому, кому полагалось знать данное сообщение. В следующей комнате была перлюстрационная часть, имевшая сообщение пневматической почтой с главным почтамтом. Все прибывающие в Париж дипломатические пост–пакеты прежде всего прямо с почты отправлялись в эту перлюстрационную часть, где их вскрывали, читали, в случае надобности фотографировали или списывали, а затем либо переводили, либо направляли для дешифровки в кабинеты дешифровальщиков. После прочтения и фотографирования письма вновь заклеивались и отправлялись по той же трубе пневматическим способом на почтамт.

Кроме раскладки материалов «по вопросам», в «секретной части» делались еще сводки «по вопросам». Таким образом, в каждый данный момент можно было иметь полностью весь ход развития данного вопроса вполне разработанным и всесторонне освещенным с разных точек зрения, если о нем писали представители разных правительств.

Для президента ежедневно выпускался «листок» со всеми полученными за сутки сведениями — нечто вроде дипломатической газеты. Все коды французы покупали у де Вернина, который иногда приезжал в Париж. Имелись у них и все русские коды, что отнюдь не скрыли от Кривоша–Неманича. Однако он с удовольствием заметил, что один очень простой способ пользования кодом, изобретенный им самим и сообщенный министру, в Париже известен не был.

Так добывались материалы для дешифровальной службы Франции. Но прибегали и к другим способам. Например, когда уезжал или приезжал курьер с пост–пакетом, то вместе с ним до границы (или от границы до Парижа) ехал агент. Этот агент за соответствующее вознаграждение получал от курьера пост–пакет на 30—40 минут, пока на границе таможенные чины проверяли багаж пассажиров. В распоряжении агента на пограничной станции была комнатка, где он вскрывал пост–пакеты, фотографировал их содержание и, заделав, возвращал курьеру.

«Черные кабинеты», разумеется, существовали везде, даже в самых демократических республиках Америки и Старого Света, и в каждой стране практикуется свой способ вскрытия писем, подделки печатей и отмечания того, что данное письмо уже подвергалось перлюстрации. Но справедливость требует сказать, что нигде в мире «черный кабинет» не работал так чисто, как в России, и в особенности в Петрограде» — так писал в своих воспоминаниях один из опытнейших русских перлюстраторов той поры С. Майский ^[166]. Он же свидетельствует, что очень грубо работали перлюстраторы Германии и Австрии. В секретном деле знаменитая немецкая аккуратность не подтверждалась.

Письма, перлюстрированные в российских «черных кабинетах», как бы они хитро заделаны ни были, не сохраняли на себе ни малейшего следа вскрытия даже для самого пытливого глаза. Даже опытный глаз перлюстратора не всегда мог уловить, что письмо уже однажды вскрывалось. Никакие ухищрения, к которым прибегали те, кто стремился сохранить дипломатическую корреспонденцию от перлюстрации (царапины печати, заделка в сургуч волоса, нитки, бумажки и т.п.), не гарантировали ее от вскрытия и абсолютно не узнаваемой подделки. Весь вопрос сводился только к тому, что на перлюстрацию такого письма требовалось несколько больше времени.

Однако порой иностранные дипломаты узнавали о перлюстрации своей переписки совершенно неожиданным образом. Так, Ламздорф в своем дневнике приводит случай, когда министр иностранных дел Лобанов–Ростовский в разговоре с одним из иностранных дипломатов оказался чересчур откровенным и повел с ним речь о чем–то, чего не мог знать русский министр из официальных источников. Это обстоятельство стало известно германскому послу, чьи интересы оказались в данном случае задетыми. Германский посол тотчас же сделал необходимые выводы, и в Берлин была отправлена телеграмма, заканчивающаяся такими словами: «Использую этот шифр из осторожности, так как предыдущий употреблялся слишком часто и у меня появились основания для недоверия. Меня предупредили, прошу о новом шифре». Ламздорф, приводя этот документ, добавляет: «Сабанин, старший чиновник нашей экспедиции по перлюстрациям, прилагает к данному документу письмо на имя князя Лобанова; в нем он привлекает внимание министра к вредоносности тех «предупреждений», наличие которых выясняется из телеграммы. Князь пишет Вакселю (вице–директору канцелярии МИД России. — Т. С.), рекомендуя самую высокую осмотрительность при обращении со столь секретными документами; однако совершенно очевидно, что проболтаться в данном случае могли Лобанов или Шишкин при их разговорах с дипломатами или же с министром финансов и его агентами» ^[167].