Русская Ницца - Сергей Нечаев Страница 64

К Октябрьской революции А. А. Бобринский отнесся критически. В 1918 году он переехал в Киев и вошел там в монархический «Совет государственного объединения России», объединявший в период Гражданской войны российских помещиков и буржуазию, боровшихся за свержение советской власти. В этот Совет входили по пять представителей от Государственной думы, Государственного совета, земств, городского самоуправления, торгово-промышленных, церковных и академических кругов, землевладельцев и финансистов — всего 45 человек. Председателем Совета был барон В. В. Меллер-Закомельский, видную роль в нем играли П. Н. Милюков, А. В. Кривошеин и др. «Совет государственного объединения России» поддерживал А. И. Деникина и распался в апреле 1919 года после эвакуации французских войск из Одессы.

В 1919 году Бобринские уехали из России и стали жить в эмиграции.

Через год жена А. А. Бобринского Надежда Александровна умерла. От их брака остались три дочери — Екатерина (она умрет в Ницце в 1954 году), Домна и Софья (они умрут в Париже соответственно в 1956 году и в 1949 году), а также сын Алексей (он умрет в Лондоне в 1971 году).

Кстати сказать, Софья Алексеевна, родившаяся в 1887 году, вошла в историю как одна из первых в России женщин-автомобилисток и летчиц. В частности, она была членом Императорского российского автомобильного общества (ИРАО) и единственной женщиной среди участников автопробега 1910 года по маршруту Санкт-Петербург — Псков — Киев — Гомель — Москва — Тверь — Санкт-Петербург протяженностью 3200 км. Летную подготовку она прошла в 1911 году в Париже и в июне 1914 года получила удостоверение летчицы (авиатриссы, как их тогда называли), но ее ходатайство о назначении в военную авиацию было отклонено. После этого упрямая женщина ушла на фронт сестрой милосердил. Тогда же она развелась со своим первым мужем, князем С. А. Долгоруким, флигель-адъютантом и полковником Лейб-гвардии Конного полка. Вторым ее мужем стал князь П. П. Волконский, которого она в 1921 году вызволила из тюрьмы и переправила в Лондон. В эмиграции она работала водителем такси, а ее муж подрабатывал переводами.

В 1920 году А. А. Бобринский вновь женился — на этот раз на Раисе Петровне Новиковой. Вскоре у них родился сын Николай. Позднее тот рассказывал:

«Я родился на юге Франции в 1921 году. Мой отец, Алексей Александрович Бобринской, был очень пожилой человек. Он меня родил, когда ему было почти семьдесят лет. Это было его последнее усилие, как тогда многие смеялись. Мой папаша родился в 1852 году. Неплохо? Больше 150 лет назад! Он был известный археолог. Это его всегда интересовало. Они еще до революции в Италии копались — он был приглашен в Помпею на раскопки. В память тех дней отец звал меня Помпик».

Скончался А. А. Бобринский в Грассе 2 сентября 1927 года и был похоронен на русском кладбище «Кокад» в Ницце.

Волжин Александр Николаевич

Александр Николаевич Волжин родился в 1860 году в селе Берёза Дмитриевского уезда Курской губернии и был сыном отставного штаб-ротмистра, предводителя уездного дворянства Николая Николаевича Волжина и Елизаветы Павловны Логофет.

Митрополит Евлогий (в миру — Василий Семенович Георгиевский) в своих «Воспоминаниях» характеризует его так:

«А. Н. Волжин, женатый на Долгоруковой, большой помещик, человек недалекий, разыгрывал вельможу, стараясь выдержать стиль древнерусского воеводы. У себя в [32]усадьбе он носил вычурные кафтаны, сафьяновые сапоги… и, по-видимому, хотел производить впечатление боярина в своей вотчине».

После окончания гимназического и университетского курса в Императорском лицее цесаревича Николая А. Н. Волжин с 1889 года начал служить в Министерстве внутренних дел, а с 1904 года он стал губернатором в Седлецкой и Холмской губерниях (на территории современной Польши).

Митрополит Евлогий, бывший в то время епископом Холмским, рассказывает:

«Наша губерния стала модной, пост холмского губернатора считался «на виду», и кандидатура Волжина, имевшего большие связи в Петербурге, взяла верх.

С новым губернатором очень скоро начались трения.

Прежде чем пришло официальное назначение, Волжину было поручено заняться постройкой зданий губернаторского дома, губернского управления, губернской управы и проч. Я пользовался еще в то время в Холме неоспоримым авторитетом, и Волжин приехал посовещаться со мной о том, где в Холме строить губернские учреждения. Намечено было два места: одно — неподалеку от собора, на скате холма к равнине; другое — на противоположном конце города, рядом с казармами, в неприглядной, болотистой низине. Я стоял за первое. Волжин — за второе. На стороне он не скрывал и мотивов своего выбора: «Возле собора — влияние архиерея, попов, а тут мы — в отдалении, тут новую жизнь мы и начнем». Он волновался и высказывал опасения, что я не сдам позиции и поеду в Петербург жаловаться. Это первое столкновение обнаружило уклон нового губернатора к соперничеству со мной.

Наконец состоялось официальное его назначение. Впредь до переезда в новый губернаторский дом Волжин поселился в мещанском домике, разукрасив комнаты в русском стиле всевозможными блюдами, вышивками… Завел большую книгу для посетителей с заголовком «Первый Холмский Губернатор».

Скоро я понял, что мне будет с ним трудно…

Его соперничество со мною принимало иногда нелепые формы. Так, например, он не мог примириться с тем, что я (когда не участвую в богослужении) стою в соборе среди народа на особом месте: на возвышении, справа, у переднего столба. Этот обычай отводить архиерею в храме особое место — древний. Его смысл в том, чтобы епископ видел все, что в храме делается, и сам был примером для народа, как себя во время службы держать, как и когда класть поклоны, креститься. Волжин выразил желание тоже стоять на возвышении: «Надо, чтобы и губернатора все видели. Я вынужден в камергерском мундире через тулупы пробиваться; мне необходимо возвышение — и чтобы впереди вас. Вы ничего не имеете против?» «Что ж, делайте, если хотите», — ответил я. «В таком случае я дам распоряжение губернскому архитектору». И вот воздвигли сооружение: помост, перегородки вроде частокола… — с кадилом духовенству и не пройти. Я указал инженеру на это неудобство. Волжин рассердился, но сооружение приказал разобрать; проезжая как-то раз мимо пожарного депо, я увидал, что оно там валяется на дворе. Этим дело не кончилось. Волжин все же написал об этом в Петербург. Потом Государственный секретарь Крыжановский меня спросил: «Что это у вас за трения с губернатором?»… Узнав, в чем дело, он рассмеялся.

Как-то раз Волжин, во время богослужения в наш храмовой праздник, вошел в алтарь; увидав, что я сижу, он уселся тоже. Архиепископ Антоний Волынский, находившийся в алтаре, сделал ему замечание: «Светским лицам в алтаре нельзя сидеть».

Недоволен был Волжин и недостаточной почтительностью к нему духовенства в губернии. «Они у вас распущены — дисциплины нет… дисциплины нет… Вы слишком добры», — жаловался он, когда кто-то на станции ему поклонился без особой почтительности. «Я не могу циркуляры об этом писать», — заметил я.