Лисянский - Иван Фирсов Страница 62

Ночью задул северо-восточный ветер, к утру он усилился, и остров Отувай скрылся за горизонтом в лучах восходящего солнца.

Лисянский зашел в каюту штурмана:

— В полдень мы определимся по солнцу, Данило Васильевич, и прокладывайте курс на Уналашку. Возьмите поправку на дрейф от западных ветров. Когда придем на видимость Уналашки, повернем на Кадьяк.

* * *

Направляясь в Русскую Америку, Лисянский более или менее полно представлял себе обстановку в тех местах.

Продолжительное время общаясь с директорами Российско-Американской компании в Петербурге, он составил для себя панораму основных событий по освоению русскими людьми западного побережья Северной Америки.

За прошедший без малого год немало услышал и от Николая Коробицына о порядках и неурядицах на Алеутских островах, узнал от него кое-что о нравах промышленников, правителях контор на Кадьяке и в Ситхе.

Свежие новости сообщили ему американские моряки, но и они, конечно, не знали всей подноготной, но слышали, что правитель Русской Америки Александр Баранов намеревается вернуть утерянные земли. Выстраивая известные события в цепочку, Лисянский, вспоминая прошлое, размышлял о предстоящем.

Многое перебрал он в памяти за три недели, вышагивая по шкафуту в утренние часы, а ночью, поеживаясь от свежего ветерка, неторопливо прохаживался позади вахтенного рулевого, изредка бросал взгляды на картушку ^[41] компаса.

Первым на берег Кадьяка ступил ровно двадцать лет назад в августе 1784 года Григорий Шелихов. Он сошел с галиота «Три святителя», по имени которого и назвал обширную кадьякскую бухту на юге острова. Два года провел он на Кадьяке и вернулся в Охотск с богатой партией добытой пушнины. С той поры исподволь, год за годом «промышленные» российские люди проникали все дальше на запад. Внезапная кончина Шелихова в 1795 году не остановила его верного помощника и сподвижника Александра Андреевича Баранова. После получения монополии Российско-Американской компанией в 1799 году на острове Ситха, вплотную примыкающем к американскому материку, он основал новое поселение — Михайловскую крепость. Промысел успешно развивался, но спустя три года случилась большая беда. Пользуясь отсутствием Баранова, около тысячи индейцев-тлинкитов внезапно напали на крепость и захватили ее. Погибло 150 русских и алеутов. Немаловажную роль сыграло подстрекательство некоторых капитанов американских судов, промышлявших в этих местах. Об этом сообщил Баранову его помощник Иван Кусков. Эти же суда поставляли индейцам порох и оружие в обмен на пушнину.

Весть о нападении принес в Павловскую гавань на Кадьяке капитан английского брига «Юникорн» Барбер. По его словам, он зашел на Ситху случайно, спустя несколько дней после нападения индейцев, там же оказались два американских судна. Ночью на бриг вплавь добрался офицер Алексей Плотников, один из немногих оставшихся в живых. Он рассказал Барберу о нападении индейцев. Вскоре англичане подобрали еще одного русского и несколько алеутов-кадьякцев.

Через три дня на «Юникорн» приехал один из вожаков-индейцев для торговли. Смекнув, Барбер схватил вождя и потребовал возвратить пленных и захваченную пушнину. Вместе с американскими шкиперами Барбер картечью потопил несколько каноэ и захватил в плен индейцев. В конце концов тлинкиты в обмен на них выдали пленников и захваченную пушнину. Ловкий Барбер привез пленников на Кадьяк и запросил за них у Баранова 50 тысяч рублей. После долгих препирательств он отдал их за 10 тысяч…

Прошло два года, и вот нынче весной Баранов, собравшись с силами, двинулся вдоль островов к материку, к Ситхе. Не в его характере было уступать завоеванное кровью и потом. С ним ушло 120 русских и 900 кадьякцев на 400 байдарках. Он ожидал и надеялся на подмогу из России.

Перед уходом Баранов отдал Баннеру, правителю конторы компании на Кадьяке, конверт:

— Вручишь командиру шлюпа «Нева» Лисянскому, на словах передашь — поспешать ему надобно в Ситху, токмо его пушки утихомирят тлинкитов…

12 июля после полудня туман начал рассеиваться, и Баннеру сообщили, что в бухту спешит байдарка. Баннер побежал к берегу и узнал в байдарке промышленника Гаврилу Острогана из бухты Трех Святителей. Он размахивал рукой и что-то радостно кричал.

— Шлюп из Кронштадта! — донеслось наконец-то до Баннера.

Правитель не выдержал, сбежал вниз к урезу воды и, едва Остроган вышел на берег, схватил его за плечи.

— Иван Иванович, радость-то какая, из России корабль прибыл, — захлебываясь от радости, начал тот, — под начальством капитан-лейтенанта Лисянского Юрия Федоровича.

— Так где же он, корабль? — спросил Баннер.

— За Чугатским мысом, просит лоцмана помочь с буксиром. Сами видите, штиль полный и туман сплошь, а у нас в бухте одни каменья.

— Да, да, конечно, — ошалев от радости, проговорил Баннер и, повернувшись, крикнул столпившимся приказчикам: — Мигом сыщите Подгаса и приготовьте большие байдары для буксировки корабля!

Третий день «Нева» лавировала в туманной мгле, медленно приближаясь к Павловской гавани острова Кадьяк…

После того как шлюп оставил Гавайи, плавание проходило без особых приключений. Устойчивый юго-западный ветер две недели наполнял тугие паруса, увлекая корабль к северу. Далеко за кормой остались тропики с ярким солнцем и голубыми небесами. Северные широты принесли ненастье, с холодными дождями, все чаще находили туманы. В начале июля появились первые тюлени. В полдень 8 июля показалось солнце, а спустя два часа открылся остров Чирикова. Первым увидел его стоявший на вахте Берх.

— Вот и предвестник Российской Америки, — проговорил он.

Поднявшись на шканцы, офицеры молча вглядывались в угрюмые скалистые берега. На исходе вторых суток наконец-то завиднелись очертания долгожданного острова Кадьяк. Его узнал по описаниям Лисянский — далеко в море выдавался двугорбый мыс. Самый крупный из Алеутской гряды островов в противоположность тропическим собратьям поражал и суровым видом. «Дальние горы были покрыты снегом, вместе с утесистыми мысами они представляли, хотя и неприятную, но величественную картину природы».

У входа в гавань Трех Святителей шлюп лег в дрейф.

— Вызовите канониров, Павел Петрович, — обратился командир к Арбузову, — прикажите трижды выпалить из пушки через каждые полчаса.

После третьего выстрела из-за мыса выскочили две остроносые байдарки. В одной из них, привстав, размахивал шапкой русоволосый бородач и что-то выкрикивал. Ловко взобравшись по веревочному шторм-трапу, он спрыгнул на палубу и низко поклонился. Сияющее лицо бородача было мокрым от слез, оторопелый взгляд ощупывал стоявших вокруг командира офицеров, Гедеона, столпившихся поодаль матросов. Невольно волнение его передалось окружающим. Лисянский шагнул к нему и положил руку на плечо.