Макиавелли - Никколо Каппони Страница 62

Многие идеи, высказанные Никколо в «Государе», прослеживаются в его переписке с Веттори лета 1513 года, а также во многих других источниках. В частности, вопрос о том, должен ли правитель добиваться народной любви или страха, еще за шестьдесят лет до «Государя» поднимал Микеле Савонарола (дядя куда более знаменитого Джироламо) в трактате «О благополучии Борсо д’Эсте» (Del Felice Progresso di Bor so d’Este). Но в отличие от Савонаролы, предпочитавшего любовь, Никколо выбрал страх, поскольку люди (лишь за некоторым исключением) отягощены пороками и обещают сделать все ради правителя, когда угроза далека, и восстают против него, когда она близка.

Памятуя об исторических примерах, государь мог избежать ловушек, подкарауливающих всякого властителя, и посему ждет его стезя жестокости и одиночества. В словах этих слышны отголоски личного опыта Никколо, напоминающие о былом отношении флорентийцев к собственным правителям. И все же приведенные Макиавелли примеры настолько исключительны и запутанны, что остается лишь гадать, писал ли автор всерьез или насмехался над читателем, причем до такой степени, что часть толкователей склонялась к тому, что «Государь» — произведением не более чем сатирическое. Подчеркивая важность обмана, Никколо высмеивает высокопарные и зачастую морализаторские рассуждения о добром правителе. С присущим флорентийцам умением он ядовито и подчас жестоко высмеивает людей и различные ситуации, и его ухмылка проглядывает сквозь самые бесчеловечные рассуждения в трактате.

И все же нет никаких сомнений в том, что в 12–14-й главах, посвященных организации армии, Никколо говорил всерьез. Государственное войско (armi proprie) стало его навязчивой идеей, тем более во времена, когда казалось, что правительство Флоренции хотело избавиться от ополчения, а Макиавелли настолько им дорожил, что якобы, давая советы сначала Джулиано, а потом Лоренцо де Медичи, он на самом деле защищал плоды своих трудов. Действительно, можно сказать, что весь «Государь» выстроен вокруг вышеуказанных глав. В сущности, трактат Никколо представляет собой искусное и прекрасно изложенное собрание разрозненных идей, наспех слепленных воедино и зачастую противоречащих друг другу. В частности, Макиавелли утверждает, что выживание режима зависит от «хороших законов и хорошего войска», но во имя политического оппортунизма оправдывает Чезаре Борджиа, без суда казнившего Рамиро де Лорку. Если 15-я глава прославляет богиню Фортуну, то уже в следующей присутствует довольно много рассуждений о Боге в его христианском понимании. Благодаря бессистемной структуре «Государь» легко поддается неверной трактовке, что доказывают бесчисленные попытки подогнать книгу под ту или иную канву в соответствии с некоей идеологией, миропониманием или прихотью толкователя. Кроме того, весьма надменный и безапелляционный тон Макиавелли в сочетании с юношеским стремлением произвести впечатление отталкивали определенную аудиторию, что отнюдь не облегчало автору поиски должности, ради чего, по словам самого автора, книга и писалась. Никколо можно приписать многое, но только не умение быть политиком.

Впоследствии выяснится, что после официального издания «Государя» по рукам стали ходить его копии, возможно, распространявшиеся без ведома или содействия самого Макиавелли. Между 1515–1516 годами Бьяджо Буонаккорси отправил один экземпляр сочинения «нашего Никколо Макиавелли» своему другу Пандольфо Беллачи, заметив, что книга «недавно написана». Буонаккорси описывал и восхвалял работу, предупреждая Белаччи: «Будь готов всецело защитить ее от тех, кто из злобы или зависти может пожелать, как бывает в наши дни, изорвать ее в клочья».

Пауза в переписке Макиавелли и Буонаккорси, возникшая после 1512 года, побудила некоторых исследователей предположить, что друзья поссорились. Однако Буонаккорси оказался одним из первых, кто получил новые сочинения Макиавелли, как и в случае с трактатом «О военном искусстве», потому что он работал переписчиком. Посему логично предположить, что «наш» Никколо посылал Бьяджо то, что хотел тиражировать и распространить. Просьба Буонаккорси защитить «Государя» от тех, кто был готов изорвать его в клочья, вполне убедительно указывает на то, что подобное уже случалось ранее, когда люди судили о книге, сосредоточившись лишь на самых шокирующих высказываниях.

В июле 1517 года старший уполномоченный посол Флоренции в Ареццо Луиджи Гвиччардини получил письмо от сына Никколо, который в шутку предлагал ему отнестись к местным инакомыслящим «так же, как отнесся к ним описанный Макиавелли в его книге «О государствах» Иуриотто да Фермо, решивший стать правителем Фермо; но даже в этом случае нельзя всецело доверять тем, кому должно выжить». Ливеротто («Иуриотто», как называл его молодой Гвиччардини) стал правителем родного города, перебив всю свою семью, и нескрываемое восхищение этим поступком еще не раз припомнят Никколо в дальнейшем. Хотя Гвиччардини, как флорентийский интеллектуал, похоже, понимал, сколь циничный юмор скроется за описанием этих событий.

Более чем вероятно, Никколо не ожидал ни успеха книги, ни той шумихи, что она вызовет. Зимой 1438 года, спустя 11 лет после смерти Макиавелли, кардинал Реджинальд Поул отправился во Флоренцию с целью выяснить истинные причины возникновения столь нечестивой книги. Именно на «Государя» Поул возложил вину за все беды, выпавшие на долю Англии, когда в 1534 году парламент принял «Акт о супрематии» Генриха VIII, а также за преследование английских католиков, отказавшихся подчиниться королю, тайно спланированное лорд-канцлером Томасом Кромвелем. Именно он и рассказал кардиналу о сочинении Макиавелли. Поул побеседовал с теми, кто знал Макиавелли:

«Эти флорентийцы отвечали мне тем же, чем, по их словам, ответил и Макиавелли, когда они возразили ему: в своей книге он и вправду высказал не только собственное суждение, но и мнение человека, для которого писал. И поскольку Макиавелли знал, что он [Лоренцо де Медичи] был человеком натуры тиранической, то включил в сочинение идеи, способные наилучшим образом угодить такой натуре. Однако же, подобно иным сочинителям, писавшим о том, как сделать человека королем или владыкой, и в соответствии с уроками опыта, [Макиавелли] рассудил, что правление такого государя не будет долгим, если он последует его советам. На это он весьма рассчитывал, ибо к правителю, для которого писал, воспылал ненавистью. Равно как не ожидал от книги ничего иного, кроме как, написав для деспота то, что ублажило бы деспота, направить его поступки так, чтобы привести его к полнейшему краху».

Судя по этим словам (если их и вправду произносили таким тоном), может показаться, что Макиавелли пытался, как гласит флорентийская максима, «сберечь вино, когда уж бочка пуста» (chiudere la stalia dopo che sonfuggiti I bovi). ^[74] По мнению многих читателей «Государя», одна из грубейших ошибок автора состоит в том, что он сводил роль религии всего лишь к орудию власти (instrumentum regnt), тогда как особое значение придавал человеческой способности подчинять судьбу своей воле, что попахивало пелагинством (убеждением в том, что человек может спастись сам, без Божественной Благодати). Обычному читателю может показаться, что «Государь» сводит все к человеческой воле, даже сам Никколо высказывался на этот счет не совсем ясно: Моисей поставлен на ту же ступень, что и другие великие деятели древности, обладавшие «личной доблестью» и удачливостью, хотя Моисей в то же время был лишь проводником Божьей воли.