Александр. Божественное пламя - Мэри Рено Страница 62

— Ничего страшного, зачем тебе беспокоиться? Иди к своим друзьям, развлекайся. Гефестион, должно быть, ждет.

Она, видимо, нарочно навела справки, — сам он всегда был осторожен.

— С ними я могу увидеться в любое время. Я всего лишь хотел, чтобы все было как положено. И ради тебя тоже, ты это знаешь. А ты на меня почему-то взъелась.

— Я всего лишь рассчитывала на твою любовь. Теперь мне ясно, что это ошибка.

— Скажи мне, что он сделал.

— Ничего страшного. Это касается только меня.

— Мама.

Они видела залегшую на его лбу морщину, которая теперь стала глубже, две новые складочки между бровями. Она уже не могла смотреть на сына сверху вниз: их глаза встретились на одной высоте. Она подалась вперед и прижалась щекой к его щеке.

— Никогда больше не будь со мной таким жестоким.

Дать выход поднявшейся горячей волне — и мать простит ему все, прошлое вернется назад. Но нет. Он не мог уступить. Прежде чем она заметила его слезы, Александр вырвался и бросился вниз по узкой лестнице.

Ничего не видя перед собой, он с кем-то столкнулся. Это была темноволосая девушка. Она вскрикнула, вся затрепетала нежно, как голубка.

— Прости, господин, прости.

Он взял ее тонкие руки в свои.

— Я сам виноват. Надеюсь, не ушиб тебя?

— Нет, конечно же нет. — Оба замешкались на секунду, потом она опустила густые ресницы и побежала наверх. Александр протер глаза, но они были едва влажные.

Гефестион, искавший Александра повсюду, часом позже нашел его в маленькой старой комнате, из окон которой были видны водопады. Здесь их шум был оглушительным, пол комнаты, казалось, содрогался вместе со скалою внизу. В комнате было тесно от сундуков и полок, которые были завалены заплесневевшими свитками, записями о праве собственности, договорами, длинными фамильными родословными, восходившими к героям и богам. Тут же лежало и несколько книг, оставленных Архелаем или занесенных сюда превратностями судьбы.

Александр, скорчившись, сидел в небольшой оконной нише, как зверь в берлоге. Вокруг него была разбросана груда свитков.

— Что ты здесь делаешь?

— Читаю.

— Я не слепой. Что случилось? — Гефестион подошел ближе, чтобы заглянуть другу в глаза. В лице Александра была свирепая замкнутость раненой собаки, которая готова укусить погладившую ее руку. — Мне сказали, что ты поднялся наверх. Я никогда еще не видел этого места.

— Это архив.

— Что ты читаешь?

— Ксенофонт об охоте. Он говорит, что кабаний клык такой горячий, что подпаливает собакам шерсть.

— Не знал этого.

— Это неправда. Я положил один волосок, чтобы проверить.

Он поднял свиток.

— Скоро здесь стемнеет.

— Тогда я спущусь.

— Ты не хочешь, чтобы я остался?

— Я просто хочу почитать.

Гефестион собирался сказать, что спальни устроены на древний лад: наследник в маленькой внутренней комнате, его товарищи — в смежной караульной, служившей этой цели с незапамятных времен. Теперь и не задавая вопросов, он видел, что любые изменения в распорядке не ускользнут от внимания царицы. В реве водопада, в удлиняющихся тенях росла грусть.

В Эгии царила ежегодная праздничная суматоха Дионисий, усугубленная пребыванием царя, который столь часто предпочитал своим столицам военные лагеря. Женщины шмыгали из дома в дом, мужчины собирались вместе, чтобы поупражняться в фаллических танцах. Погреба заполнились привезенным из виноградников молодым вином. Комнаты царицы превратились в гудящий таинственный улей, откуда Александр был изгнан: не в отместку, а потому, что он стал мужчиной. Клеопатре позволили остаться, хотя она еще не была женщиной. Теперь ей, наверное, открылись все тайны. Но она была еще слишком юна, чтобы уходить с менадами в горы.

Накануне праздника Александр проснулся рано, когда рассвет едва мерцал за окном. Щебетали первые птицы, шум воды здесь звучал более отдаленно. Можно было слышать топор дровосека, мычание недоенного скота. Александр встал и оделся, хотел разбудить Гефестиона, но на глаза ему попалась боковая лесенка, потайной ход, которым он мог незаметно уйти из башни. Она была встроена в стену, чтобы наследник мог потихоньку приводить к себе женщин. Эта лестница помнит немало историй, подумал он, быстро спускаясь вниз и поворачивая ключ в массивном замке двери.

В Эгии не было парка, только старый сад, вплотную примыкавший к крепостной стене. На черных голых ветвях деревьев кое-где уже треснули почки, предвещая будущее буйное цветение. Обильная роса лежала на высокой траве, повисая в переплетениях паутины прозрачными бусинками. Горные вершины, еще покрытые снегом, нежно розовели. Холодный воздух вобрал в себя запахи весны и фиалок.

Идя на аромат цветов, он нашел место, где они росли, глубоко спрятавшись в густой траве. Ребенком он собирал их для матери. Он принесет букет, пока служанки ее причесывают. Хорошо, что он вышел один; даже Гефестион был бы сейчас помехой.

Его руки были полны холодных влажных цветов, когда он увидел, как что-то мелькает за деревьями. Это была девушка, закутанная в толстое коричневое покрывало поверх прозрачной рубашки. Он тотчас же узнал ее и подошел.

Она была как нераскрывшийся цветок, свет, притаившийся во тьме. Когда Александр показался из-за деревьев, она вся застыла и побелела как холст. Какая же она застенчивая!

— Что ты? Я не съем тебя. Просто подошел поздороваться.

— Доброе утро, господин.

— Как тебя зовут?

— Горго, господин.

Она все еще казалась оцепеневшей от страха, — робкое, пугливое создание. Что следует говорить девушкам? Он знал только, как поступают, по их словам, его друзья и солдаты.

— Ну же, Горго, подари мне улыбку, и получишь цветок.

Не поднимая ресниц, она слегка улыбнулась, загадочно, мимолетно, как гамадриада, на мгновение выскользнувшая из своего дерева. Он начал было делить цветы, собираясь оставить часть для матери. Каким глупцом он должен казаться!

— Возьми, — сказал он, протягивая фиалки, и, когда девушка приняла букет, наклонился и поцеловал ее в щеку.

Нежная кожа на мгновение прильнула к его губам, потом девушка отпрянула, не глядя на него, и мягко покачала головой. Приоткрыв свой толстый плащ, она засунула фиалки между грудей и исчезла за деревьями.

Александр стоял, глядя ей вслед, и перед его глазами холодные тугие стебли фиалок снова и снова скользили вниз по теплой шелковистой коже. Завтра Дионисии. «Быстро под ними земля возрастила цветущие травы, / Лотос росистый, шафран и цветы гиацинты густые, / Гибкие, кои богов от земли высоко подымали». [26]