Наталья Кирилловна. Царица-мачеха - Таисия Наполова Страница 60

Давно было замечено, что многие события в Москве упреждаются слухами. Особенно упорными были слухи о том, что царь Алексей умер не своей смертью, что Матвеев опоил его каким-то зельем, что это злое дело он затеял вместе с Нарышкиными, чтобы передать царство маленькому Петру, а государством станут владеть Нарышкины вместе с Матвеевым.

Вскоре стало очевидным, что падение Матвеева как подозрительного человека было предрешено. Вначале его лишили управления Аптекарским приказом и царской аптекой. Тут выявились и его посольские преступления. Датский резидент Монс Гей, уезжая из Москвы, прислал жалобу, что Матвеев не доплатил ему 500 рублей за вино, поставленное им к царскому двору, и что в ответ на его требование ему прислали фальшивый контракт на доставку вина.

Одновременно поступили жалобы на то, что Матвеев брал взятки. Его отстранили от заведования посольскими делами и выслали из Москвы. Он был назначен воеводой в Верхотурье. Предусмотрительный Матвеев взял с собой целый поезд припасов. Его семью сопровождали большая дворня, священник и монах, учитель для сына и две пушки на случай опасности.

Однако в дороге Матвеев был остановлен. Полуголова московских стрельцов Лужин потребовал от него лечебник, по которому Матвеев составлял лекарства. К этому времени поступил донос, что тот лечебник волшебный и многие статьи в нём писаны цифирью. Лужин потребовал выдачи лечебника, но он был предусмотрительно уничтожен или надёжно спрятан.

Допроса тем не менее избежать не удалось. На съезжий двор для этого были приглашены близкие Матвееву люди — слуга Иван, карлик Захарка. Несколько позже на съезжий двор позвали и Матвеева. Тем временем были допрошены его ближние слуги и племянники. Допрос вели в съезжей избе. И сразу же выявились противоречия в показаниях: Матвеев отрицал существование лечебника, ссылаясь на то, что готовил лекарства по рецептам докторов Кастериуса и Стефана Симона; слуги же утверждали, что видели лечебник собственными глазами.

Не совпадало заявление Матвеева и с показаниями князя Фёдора Куракина и боярина Ивана Хитрово. Так, Матвеев настаивал, что прежде чем поднести лекарство царю, он отведывал его сам, а остатки допивал опять же он, что и требовалось согласно ритуалу: подобным образом издавна оберегалось царское здоровье.

Но князь Куракин и боярин Хитрово объявили, что Матвеев никогда не выпивал остатков, о чём они и свидетельствуют как дядьки царские.

Хотя допрос Матвеева вёлся не в Москве, Наталье стало ведомо обо всём, что называется, в одночасье. Какими путями поступали к ней секретные сведения и так скоро, оставалось её тайной. Известно лишь, что у неё был богатый штат прислужниц, гораздых на всё, какого не было у Марии Ильиничны.

Словом, когда начался допрос Матвеева, Наталья явилась к самому царю Фёдору со смиренным видом, достоинством и спокойствием в лице. Волнение выдавали только полные руки, похожие на суетные кошачьи лапки.

— Верно ли говорят, государь, что ты подозреваешь старого человека в злых умыслах?

— Ты это о ком спрашиваешь, царица?

У Фёдора голос тихий и мягкий, как и у его покойного отца, и такой же доверчивый взгляд светлых глаз.

— Ты спрашиваешь, государь: о ком? Ныне всё моё попечение об Артамоне Сергеиче. Или мало претерпел он бед, когда был болен покойный государь Алексей Михайлович?

— Не ведаю, о каких бедах ты говоришь, царица.

— Артамон Сергеич так сокрушался о болезни царя, что сам слёг в постель. А ныне новая беда: вороги противу него стеной поднялись. Не изобидели бы его, государь.

— Не торопи события, царица. Невинного я не дам в обиду.

Она остановила на нём испытующий взгляд чёрных с суровинкой глаз.

— На это я и уповаю, государь.

— Я велел расследовать дело об отравлении великого государя по всей правде.

Наталья усмехнулась:

— Эх, Фёдор Алексеевич! Ещё не расследовали, а ты уже говоришь об отравлении.

— Об отравлении батюшки моего царя Алексея говорят и наши вороги.

— Кто? — вскинулась Наталья. — Врагов имеет всяк, государи тем паче. Однако покойный супруг мне о том ничего не сказывал. Зато всякому ведомо, сколь врагов у Артамона Сергеича.— Зорко проверяя впечатление от своих слов, Наталья продолжала: — Не могут простить Сергеичу, что маленького Петрушу на трон посадил. Да как отказать ребёнку? Пристал к Сергеичу: «Подсади, дедуня, на трон! Узнать хочу, хорошо ли на нём сидеть».

Фёдор улыбнулся, как улыбаются затейливому рассказу.

— Нам ребячьи игры ни к чему. Хотя бы и царевича Петра.

— Вот-вот. И я то же говорю...

Вглядевшись в лицо Фёдора, Наталья поняла, что говорит он искренно.

— Ты, государь, ещё молод. Послушай моего совета: не держи нелюбия на Нарышкиных. Ежели в чём и согрешили, не будь на нас в обиде...

Слово «согрешили» сорвалось у неё не случайно.

Она знала об опасном проступке брата Ивана и вначале надеялась, что беда пройдёт стороной, но лишь накануне проведала, что вокруг него начинают сгущаться тучи. К царю Фёдору её привела тревога не только за Матвеева, но и за братьев. На Ивана поступил донос лекаря Давыда Берлова, и Наталья знала, о чём был этот донос. Не разбирает Иван, кому и при ком можно сказать дерзкое слово, а словами он и себя и родных до беды может довести. На днях сказал держальнику ^[20] своему Ивашке Орлу о даре Фёдоре: «Ты орёл старый, а молодой орёл на заводи ходит. И ты его убей из пищали, и, как убьёшь, увидишь к себе от государыни царицы Натальи Кирилловны великую милость, и будешь взыскан и от Бога тем, что у тебя и на уме нет...»

Оно бы и не худо, ежели бы такое случилось и не стало на земле отродья Милославских, возведённого на трон... И сказать такие слова товарищу своему тоже не грех. Да её-то зачем впутывать, когда говоришь столь опасные речи! Мол, увидишь от государыни к себе великую милость. Да ещё при Давыдке Берлове молвить такое! А того не подумал, что Давыдке выгоднее царю служить, нежели тебе!

Вот теперь и размышляй, как вызволить из беды брата да и самой не попасть в беду.

— Лихо мне, государь, ещё одна забота на мою бедную головушку. Брат Иван как напьётся пьяным, зряшные слова начинает говорить...

Сказав это, она внимательно посмотрела на царя, но его лицо ничего не выдавало. И Наталья должна была признаться себе, что отрок-царь невольно располагает к себе. В лице спокойствие и державное достоинство. И смотрит так, словно проникает в её мысли. И у неё тоскливо вырвалось:

— Будь милостив к нам, государь!

Она снова всмотрелась в его лицо, но в нём ничто не говорило о грозе. Она тайком вздохнула, надеясь на лучшее.