Монсегюр и загадка катаров - Жан Маркаль Страница 60

В бретонской сказке «Замок в небе» ^[48] древний сюжет приобретает былую значимость. Юный герой отправляется странствовать по свету в надежде заработать себе на хлеб. На пути его оказываются различные препятствия, но он преодолевает их благодаря своей воле и сноровке. Однако в призрачном замке удача, как кажется, покидает нашего героя. В колодце, расположенном в саду этого замка, томится юная дева: подобная деталь возвращает нас к одной из прозаических версий легенды, бытовавшей в XIII веке, — согласно ей, Ланселот Озерный, будучи в замке Печальной Стражи, вызволил деву из адского колодца, в котором она была заключена. Однако в бретонской сказке, чтобы освободить деву, герой должен бодрствовать три ночи. Ему почти удается это сделать, но к концу третьей ночи юноша не выдерживает и засыпает. «Юная дева не смогла разбудить юношу. Тогда она сказала ему: ты найдешь меня в замке на трех золотых цепях, который парит над морем, но ты не попадешь туда до тех пор, пока не износишь пары железных сапог». В конце концов, молодой человек отыщет замок в воздухе, в чем ему помогут старец, три ворона, стая неясытей и великан, которому герой должен будет отдать на съедение часть своей ягодицы.

Каждая деталь этого рассказа обладает своей значимостью. В образе принцессы легко угадывается душа ангела, по-прежнему обитающая в царстве Света. Надежда отыскать ее живет в каждом земном создании: достаточно лишь отправиться на ее поиски — и мечта о восстановлении былого единства, разрушенного в день падения, станет явью. Однако мало кто способен довести этот поиск до конца. Стоит заметить, что в большинстве подобных историй действуют и два старших брата главного героя: отправившись на поиски, они терпят неудачу. Причины их провала могут быть разными, но суть одна: старшие братья не обладают зрением духовным, они неспособны разглядеть что-либо дальше своей телесной оболочки. Главный герой (как правило, самый юный из всех) достигает конечной цели, однако и он попадает в ловушку материи, засыпая по истечении срока испытания. Ангельской душе приходится указывать ему путь, точнее, приблизительное направление, в котором ему следует двигаться. Самым тяжелым испытанием становится поиск «воздушного замка», чтобы отыскать его, нужно обращаться к различным помощникам-проводникам. При этом результат будет положительным лишь в том случае, если юный герой отсечет часть от своей плоти: как кажется, это достаточно ясно символизирует отказ от каких-либо материальных благ.

Итак, главное, что может помочь вернуть человеку царство Света, — это поиск, о чем столь красноречиво говорит легенда. Но абстрактное понятие первозданного Света, непонятное человеческому разуму, не вызывает у падшего ангела ни интереса, ни желания вновь обрести его. Поэтому нужно его конкретизировать: так на свет появляется образ воздушного замка, поддерживаемого тремя или четырьмя золотыми или серебряными сверкающими цепями. Но где может находиться такой замок? Конечно, в небе, в том самом таинственном небе, где свет не знает границ и преград. Иногда замку служат опорой четыре льва. Лев — это знак огня, то есть света, но в то же время он является символом силы и благородства — следовательно, в воздушном замке мы вновь обретаем достоинство, присущее нам с самого начала.

Между тем образ воздушного замка становится фантазматическим: он — зеркало мира небесного, своеобразная призма, в которой сходятся все лучи. Этот завораживающий магический образ вселяет надежду в сердца падших созданий и призывает к действию. К теме воздушного замка обращались на протяжении всего средневековья, облекая ее в плоть всевозможных легенд и рассказов. Так, очевидная связь с этим древним сюжетом прослеживается в одном из эпизодов легенды о Тристане и Изольде.

Речь идет о рассказе «Безумие Тристана», повествующем о визите Тристана к королеве Изольде. Сопровождая короля Марка (символизирующего ночь), главный герой притворяется глупцом; роль шута, которую он взял на себя, позволяет Тристану валять дурака при дворе, одновременно обращая к Изольде восхитительно двусмысленные речи. В один из моментов беседы этот «глупец» просит короля предоставить королеву Изольду на его попечение. Тогда Марк спрашивает, куда же его «шут» поведет королеву. Тристан отвечает: они отправятся в хрустальный покой, в небесный чертог, в котором сходятся все лучи света — там Изольда и он сам познают полное блаженство.

Этот образ принадлежит отнюдь не автору «Тристана и Изольды»: гораздо ранее он появляется в других рассказах ирландского эпоса. В одном из них речь идет о хрустальном чертоге, где восстанавливает силы юный герой. В другом («Сватовство к Этайн») говорится о некоем солнечном покое Энгуса: он помогает героине, превращенной в красную муху, восстановить свои силы, утраченные в борьбе с сильным колдовским ветром. В третьей саге ирландского эпоса («Плавание Майль-Дуйна») королева таинственного острова, напоминающего воздушный замок, принимает героя в стеклянной крепости: попав в нее, герой видит хрустальную комнату, в которой хранятся чаны, наполненные неиссякаемым напитком.

Этот список можно пополнить еще одной историей, входящей в цикл легенд о рыцарях Круглого стола. Согласно преданию, чародей Мерлин, околдованный феей Вивианой, которой он доверил свои секреты, уснул в невидимом замке в самом сердце леса. Таким образом, последним прибежищем Мерлина стала хрустальная башня — или замок в небесах. Этот мифологический образ как две капли воды похож на тот, о котором мы ведем речь. Воздушным замком всегда владеет колдун, фея или таинственная королева, которая на самом деле является древним солярным божеством. Небесная обитель уподоблена горнилу, куда стекаются солнечные лучи, или печи алхимика, где первичная Материя становится Философским камнем. Таким образом, загадочный небесный чертог есть не что иное, как место превращения. Говоря словами катаров, именно в нем создания, попавшие в ловушку материи, пробуждаются, оживленные благотворными лучами первозданного света. Достижение воздушного замка необходимо для того, чтобы вновь обрести ангельскую душу в ее первозданной полноте. И, как правило, этот «хрустальный покой», «небесный чертог» или «Зал Солнца» может находиться лишь в небесах, на острове в сердце океана или, в крайнем случае, на вершине горы.

Как в случае с Монсегюром.

Итак, знаменитый донжон, освещаемый первыми лучами дня летнего солнцестояния, вполне может быть «наглядным архитектурным пособием», воплотившим идеи древнего мифа, созвучного онтологической концепции катаров. Мы не собираемся утверждать, что Монсегюр выполнял функцию солярного храма: в намерения совершенных никогда не входило создавать какие-либо святилища. Крепость катаров была местом молитвы и размышления — лишь с такой точки зрения мы можем назвать это сооружение сакральным. Возможно, к нему применимо еще одно определение — «инициатический центр» — однако из понятия «инициация» в данном случае следует исключить ритуальный или магический оттенок. В теории и практике катаров нет места каким-либо колдовским ритуалам, несмотря на то что магия так или иначе присутствовала во многих древних религиях, не исключая римско-католический или византийский католицизм. Впрочем, стоит напомнить, что отказ от любого ритуала и магии был присущ и протестантизму, «дальнему родственнику» катаризма.