Иллюзионист - Анита Мейсон Страница 60

В конце концов, его это действительно не касалось. Офицер был язычником. Да, он благожелательно относился к вере, давал деньги синагоге и получил наставление — но он не был принят в их веру. Он оставался язычником, и если вновь обратился к языческим обрядам, в этом не было ничего особенного.

Однако, по словам Марка, происходящее в доме центуриона выходило за рамки обычных языческих обрядов.

— Ужасающие вещи, — говорил Марк, потупившись. — Я не могу вам сказать. Оргии. Они едят… — Его передернуло, и он не закончил фразы.

Подходя к дому, Кефа раздумывал, что же они такое едят. То, что они обычно ели, было уже более чем отвратительно. Свинину, моллюсков… Ему придется войти в это нечистое место, и его уже мутило от воображаемых картин и запахов. А для чего? Впечатлительный юноша, который решил, что раскрыл заговорщиков, ставивших своей целью развратить мир. Да пусть он развращается. Невинным ничто не угрожало.

Кефа стоял у самых ворот, когда в его памяти всплыло лицо человека, чье имя он забыл. Действительно ли невинным ничто не угрожало? Почему тогда кожевенник из Иоппии так испугался, увидев его?

Он постучал. В доме не было никаких признаков жизни. Он поднял щеколду и вошел во внутренний дворик.

Дом был большим, с элегантным внутренним двориком, украшенным скамьями, кустами и фонтанами. У центуриона были собственные средства помимо армейского жалованья. Хотя было уже темно, свет в доме не горел. Однако, стоя там неподвижно, чувствуя, как волосы у него на голове встают дыбом, Кефа услышал голоса. Голоса доносились из закрытого ставнями окна слева он него. Он двинулся к окну, стараясь бесшумно ступать по каменной дорожке и внимательно изучая ставни. Он заметил, что сквозь щели не проходит ни лучика света, а значит, окна занавешены чем-то изнутри, чтобы нельзя было увидеть, что происходит в доме.

Он прислушался. Голоса прекратились, но было слышно какое-то движение.

Он осознал, насколько его положение нелепо, а потом — насколько оно опасно. Если его схватят, то сразу же бросят в тюрьму без всяких вопросов. Или его могут забить до смерти слуги.

Но где слуги? Казалось, дом пуст — кроме комнаты с закрытыми ставнями, где, возможно, происходила оргия, о которой говорил Марк. Принимали ли слуги участие в оргиях? Вряд ли. Скорее всего то, что происходило в комнате, было настолько отвратительным, что слуг отослали на весь вечер. Тогда дом должен был быть заперт.

Кефа снял сандалии и подошел к парадному входу. Он попытался открыть дверь. Она была заперта.

— Это не моя работа, — сердито прошипел Кефа сквозь зубы.

Он обошел вокруг дома и нашел маленькое окно в укромном уголке, скрытом зеленью. Ставни были затворены, но щель между ними была достаточной, чтобы вставить туда лезвие ножа. Кефа вынул из-за пояса свой нож для разделки рыбы. Щеколда отошла легко и практически бесшумно. Он отворил ставни и с трудом взобрался на подоконник.

— Я слишком стар для этого, — пробормотал он.

Он ползком пробрался внутрь и, перевалившись через подоконник, оказался на кухне. На столе горой валялись куриные объедки, раковины моллюсков и обглоданные кости с остатками белого мяса. Подавив приступ тошноты, он прошел в коридор. Остановился, соображая, куда идти, и вновь услышал голоса, повторяющие что-то вроде молитвы. Он пошел на звук по коридору, миновал несколько комнат и приблизился к двери, из-за которой слышались голоса.

Он постоял там немного, не пытаясь вслушиваться, поскольку то, что он слышал, мало о чем ему говорило. Позже он понял, что, должно быть, молился, но единственное, о чем он думал, когда открывал дверь, — это о том, что оставил сандалии снаружи.

Он отворил дверь и вошел в комнату.

Темно. В воздухе тяжелый искусственный запах. В дальнем конце комнаты жаровня. У стен диваны, а на диванах…

— Господи Боже, — закричал Кефа, — Ты разрушил Содом: как Ты позволяешь это?

Движение на диванах резко прекратилось. На него с испугом и изумлением смотрело тридцать пар глаз.

— Выйди, сатана, — громыхал Кефа, — и назови себя. Воистину царствие Ада воцарилось на земле. Пусть небеса падут и сотрут эту картину с моих глаз. Господи Боже, если Ты видишь, снизошли Твой гнев…

— Что ты здесь делаешь? — сердито спросил мужчина в дальнем конце комнаты.

— Сровняй этот притон гнусности с землей, сожги его дотла пламенем Твоего гнева. Не оставь камня на камне, пусть не обойдет Твой священный гнев никого из этих детей, погрязших в грехе.

Кефа остановился, чтобы перевести дух. Все замерли в полной тишине. Ничего не происходило.

— Твой бог, — сказал мужчина в дальнем конце комнаты, — видимо, единственный, кто тебя не слышал. Ты нарушил религиозный обряд и, полагаю, вторгся в чужое жилище. Убирайся вон, пока мы тебя не убили.

— Убейте меня, — сказал Кефа.

Наступила пауза.

— Убейте его, — сказал мужчина в дальнем конце комнаты.

Полдюжины молодых людей, таких юных, с грустью отметил Кефа, что могли быть его сыновьями, вскочили с диванов и бросились к нему. Они неловко его схватили. Их неловкость, подумал Кефа, была каким-то образом связана с тем фактом, что они были нагими, а он нет. Схватив его, они не знали, что делать дальше.

— Свяжите его, — сказал один из них.

Начался поиск чего-нибудь, чем можно было бы его связать. Наконец нашелся шелковый кушак, и им связали его руки, заведенные за спину. Это был самый дорогой предмет одежды, который ему когда-либо приходилось носить.

Связав ему руки, мужчины посмотрели друг на друга в нерешительности. Так как он не сопротивлялся, не было смысла связывать ему ноги. В любом случае, чтобы связать ему ноги, был нужен еще один кушак, а также нужно было усадить его на пол, что было глупо, поскольку он не сопротивлялся, а они все равно собирались его убить.

— Что нам теперь делать? — тихо спросил один.

— Убей его, — прошептал другой.

— Чем? — шепотом спросил третий.

Они смущенно оглядывались, будто ожидали, что из стены вырастет меч.

— У меня за поясом вы найдете нож, — сказал Кефа. — Будьте осторожны, он очень острый. Я им потрошу рыбу.

Руки, держащие его за плечи, немного расслабились, словно обмякли от удивления. Никто не решился вынуть его нож из-за пояса.

— Кто ты? — спросил человек в дальнем конце комнаты.

— Меня знают как Кефу, — сказал Кефа, — и я хранитель Ключа от Царствия Небесного.

Это было подобно тому, как если бы он бросил камень в колодец и, пока от него распространялись круги и звук постепенно доходил до слуха стоящих наверху, сам камень продолжал свое невидимое, тревожное движение вниз.

— Он безумен, — наконец сказал кто-то.