Записки советской переводчицы. Три года в Берлинском торгпредстве. 1928-1930 - Тамара Солоневич Страница 6
Записки советской переводчицы. Три года в Берлинском торгпредстве. 1928-1930 - Тамара Солоневич читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
— Похудели ножки, похудели.
Но сейчас в ожидании неизвестного будущего, нам было не до того. Пришли красноармейцы, обыскали нас самым тщательным образом, потом вывели на тюремный двор, открыли перед нами ворота:
— Вы свободны.
* * *
И вот мы все идем — худые, голодные, оборванные. За три месяца мы не меняли платья. Ваня был арестован в рубахе и рыбацких брюках. Трудно поверить, как может выглядеть рубаха, если ее носить и в ней спать, не снимая три месяца подряд. Только на плечах и на обшлагах, она еще кое-как держалась, остальное были дыры и лохмотья. На мне были остатки серого костюма, которые выглядели совсем неприлично.
Пришли, наконец, на нашу дачу. Вошли во двор. Выбежала Каролина, заискивающая и виноватая.
— А петуха я уже зарезала.
Вошли в комнаты, и остановились в ужасе. Они были совершенно пусты. Не осталось ничего, кроме железных кроватей, даже матрасы исчезли. Как быть, что делать? Надо немедленно пробраться в Одессу и дать знать нашим знакомым. Но они и сами ничего не имеют, все бежали от большевиков, докатились до Одессы и тут застряли, К кому же пойти? И вот я вспоминаю, что в городе живет старая подруга моей покойной матери — А. Т. Маврокордато.
Дождавшись вечера, чтобы не очень срамиться перед людьми, я отправилась пешком в Одессу — трамваи тогда не ходили. Пришла к Александре Тимофеевне. В принадлежавшем ей раньше огромном доме большевики оставили ей только одну комнату. Оказалось, что у нее уже был ряд обысков, что все вещи ее подверглись реквизиции, а находившиеся в сейфе драгоценности и бриллианты тоже были «изъяты». Милая Александра Тимофеевна охала и ахала, слушая мою плачевную историю и особенно узнав, что мать моя умерла. Потом она стала рыться в своем шкафу и вынула сиреневую шелковую ночную рубашку, парижского происхождения, с оборочками и кружевами.
— Вот возьмите, может быть, ее можно носить как платье.
Добрая душа. В этой рубашке, подпоясанной кушаком, так что создалась видимость летнего платья, я проходила две недели, а потом в ней же поехала в Ахтырку, Харьковской губернии, к бабушке, где осталось имущество моей матери.
Александре Тимофеевне удалось вырваться от большевиков в Румынию. Если она прочтет эти строки, пусть знает, что я никогда не забуду ее доброты.
Обещание, данное Жанетте, я выполнила на следующий же день. Больше я о ней ничего не слышала и почти забыла ее, когда шесть лет спустя она остановила меня в одном из коридоров Дворца Труда.
Итак, мы с Жанеттой закусываем в столовке Дворца Труда. Хотя 1926 год был началом ликвидации НЭП’а, продовольствия было еще более или менее достаточно. Не было сытости, но еще не было и голода. Когда через три-четыре года я, будучи на службе в Берлинском торгпредстве, приезжала домой в отпуск, было уже так голодно, что в той же столовке Дворца Труда можно было найти только бутерброды с конской колбасой, и то по одному на человека, по специальным карточкам, выдававшимся раз в месяц каждому штатному сотруднику. Приходившим же по делу посетителям ничего в этой столовке не отпускали.
Весело тараторя, Жанетта рассказала мне, что ее скоро из тюрьмы выпустили, что она очень удачно вышла замуж за видного коммуниста, переехала в Москву и теперь работает переводчицей во французской секции Профинтерна. Оказалось, что переводы в Профинтерне поручаются только лицам той национальности, на язык которой делается перевод. Так, жена Литвинова, бывшего тогда еще заместителем наркома по иностранным делам, будучи англичанкой, тоже занималась переводами в Профинтерне. На китайский переводят только настоящие китайцы, на японский — японцы и т. п.
Я смотрела на Жанетту. Она немного изменилась с того времени, как мы сидели с ней в тюрьме. Только, пожалуй, несколько жестче стало выражение губ. Алых, ярко накрашенных губ. Однако, sex appeal’а стало в ней еще больше. И не трудно было заметить, что политикой она при ее легкомыслии интересовалась мало, работу делала больше автоматически и то потому, что большевики косо смотрели на тех коммунистов, у кого жены не работали.
— Что вы на меня смотрите? Изменилась? Ну, не беда, я рада, что вас встретила, ведь вы мне тогда очень помогли. А теперь вы где работаете?
Я объяснила, что только что приехала из Одессы и ищу работу.
— Это мы живо устроим. Такие люди, как вы, с четырьмя языками, в Москве очень нужны. Знаете что — зайдите так через пол часика в комнату 438 в четвертом этаже, к товарищу Гецовой. А я с ней поговорю. Только, вы сами понимаете, никому здесь не говорите, что мы с вами были в тюрьме. О том времени никто и не вспоминает. Вряд ли и в Одессе остались какие-нибудь следы. Ведь тогда арестовывали десятки тысяч.
И побежала вверх по лестнице.
Через полчаса, достаточно нагулявшись по дворцовым коридорам, с бьющимся сердцем, я подошла к двери комнаты № 438. На ней была дощечка:
Комиссия Внешних Сношений ВЦСПС.
Я открыла дверь. Коридорчик и в нем несколько дверей. На первой надпись — «Секретарь Комиссии Внешних Сношений — Гецова». Вхожу. Паркет блестит, как зеркало, два массивных письменных стола, у стен новешенькие лакированные стулья. За столом красивая женщина. Гладкая прическа с пробором посредине, большие серые глаза, приятное типично русское лицо. Только кокошника не хватает.
Около нее два телефона на столе и третий на стене. Прямой провод с Кремлем, как я потом узнала. Она непрерывно говорит то по одному, то по другому, то по третьему.
— Алло, дайте Кремль. Это Кремль? Говорит Гецова. Мне надо на завтра три пропуска в Грановитую палату. Два американца и переводчица. Будут? — В порядке.
— Алло, алло, товарищ Петров, не забудьте, что в гостинице нет апельсин. Англичане уже второй день без апельсин, ведь это безобразие. Что? Будут? Да ведь вы и вчера обещали. Ну смотрите.
Наконец, Гецова обращает внимание и на меня:
— Что вам, товарищ.
— Моя фамилия Солоневич, меня к вам просила зайти Л-ль.
— Ах да, вот отлично. Вы английским владеете?
— Да, французским, немецким, английским и немного испанским.
— Ну, остальные языки мне сейчас не нужны. А вот английским. Можете ли вы завтра же выехать с английской делегацией в поездку? Мы вам дадим десять рублей в сутки на всем готовом. Согласны?
— Товарищ Гецова, все это так внезапно, я бы хотела поговорить с мужем.
— Ну о чем же говорить? Соглашайтесь. Кто здесь вас во Дворце Труда, кроме Л-ль знает?
— Здесь никто, но у меня хорошие удостоверения из Одессы.
— Покажите.
Я вынула удостоверения с последнего места службы в Одесской конторе Внешторга и от АРА — American Relief Organization. Там были перечислены языки, которыми я владею и были даны лестные отзывы о моей работе.
— Нет, этого мало, необходимо поручительство члена партии. Без этого я не смогу принять вас на работу. Где работает ваш муж? Здесь же во Дворце Труда? Вот пусть из его союза кто-нибудь и поручится.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии