Война детей - Илья Штемлер Страница 6

– Какие у него миленькие блошки! А! Что она понимала? Девчонка…

Дезик сопровождал меня повсюду. Даже когда я ехал в трамвае, Дезик бежал рядом. Трамваи тогда шли медленно, будто их тащили на веревках. Дезика скорость не устраивала, и он то и дело обгонял трамвай. Или специально отставал, чтобы потом догнать. Собачьи хитрости!

Мои мама и бабушка относились к Дезику равнодушно до тех пор, пока не узнали от сестры, что я утаиваю хлеб и разную еду (кроме сыра – сыр Дезик не ел). Странные взрослые: они думают, что собаки воздухом питаются…

– Слушай, Ледя, кругом война. Фашистские самолеты уже к Махачкале летают, – перебивали друг друга бабушка и мама. – Если придется эвакуироваться, куда ты, такой худой, пойдешь? Смотри, сколько на бульваре беженцев. Они знают, что такое кусок хлеба, а ты плохого дня не видел…

Я смотрел в окно и видел, как Дезик, склонив голову, ждет меня во дворе, не обращая внимания на кошку старика Фатуллаева, которая стояла на перевернутом ведре, выгнув спину, и кокетничала с Дезиком кончиком задранного вверх хвоста.

Мама, проследив за моим взглядом, вздохнула и села за швейную машину. Она выстрочила Дезику ошейник и химическим карандашом написала наш адрес. При этом она сказала:

– На всякий случай. Слишком много на базаре появилось мыла…

И я заметил, что теперь, когда раздавался грохот телеги тетки Марьям, в наш двор набегало гораздо меньше собак… Однажды утром, собираясь в школу, я не увидел под окном Дезика. Обычно он вертелся у двери, поджидая меня. Ему нравилось сопровождать меня в школу. Или он пользовался случаем, чтобы погостить у своей мамы, кавказской овчарки Маргошки… На каждой перемене я выбегал во двор, но Дезика не было. Мне это очень не понравилось. А когда и к вечеру Дезик не появился, я просто не знал, что и делать. Решил дождаться приезда тетки Марьям с бидонами. Тогда Дезик обязательно появится…

– Знаешь, Марьямка тоже мыло продает. Сам видел, – сказал мне лучший друг Борис. – За городом, в Бузовнах, у нее дом есть.

Наверно, там варит.

Поначалу я не понял, на что он намекает. И решил, что он возмущен нашей дворовой спекулянткой.

– Надо сообщить милиционеру, – произнес я.

Борис взглянул на меня и усмехнулся. Тем самым он хотел сказать, что я наивный человек. Разве я не знаю, что жена милиционера бесплатно берет кастрюлю хаши каждый день?

– Вот если бы старый милиционер… – вслух проговорил Борис.

Старый милиционер – парень с черными широкими усами – ушел на фронт, а вместо него на участке появился лысый Ровшан. Мы вначале очень удивились этому событию и решили, что Ровшан украл форму во время очередного пребывания в милиции. Но когда он и кобуру нацепил, то пришлось поверить, что Ровшан перевоспитался и теперь сам будет воспитывать. Правда, кобура была пустая, хоть из нее и тянулась цепочка.

– Тебе даже револьвер не доверили, – как-то упрекнула его моя мама.

– Револьвер на фронт отправили. Ничего, у меня кулаки есть, – ответил Ровшан.

Он не любил мою маму за то, что мама не скрывала своего мнения о Ровшане и вслух удивлялась, почему именно Ровшан стал милиционером. Конечно, какой смысл рассказывать лысому Ровшану о том, что тетка Марьям варит мыло? Наверно, она и Ровшану дает кусок…

После школы я принялся обходить соседей, расспрашивать их о Дезике. Но никто не видел моей собаки. Так очередь дошла и до тетки Марьям.

– Слушай, зачем тебе этот пес? – спросила она. – На собаку ведь карточку продуктовую не выдают…

– Дезик – сын кавказской овчарки Маргошки, – перебил я. – Такой собаки ни у кого нет.

– Теперь и у тебя нет такой собаки, ненормальный.

– Значит, вы знаете, где Дезик?

– Дезик-мезик… Откуда я знаю, где эта паршивая собака?

Тетка Марьям попыталась закрыть дверь, но я подставил ногу – я могу так подставить ногу, что и трактором дверь не сдвинуть.

– Может, вы из Дезика мыло сделали?

Тетка Марьям секунду смотрела маленькими глазами, затем ткнула меня пальцем в грудь. Так больно, что я подумал, не удалось ли ей сделать в моей груди дырку. От неожиданности я расслабил ногу, и тетка Марьям захлопнула дверь.

Несколько раз ночью я выходил посмотреть, не видно ли где собаки. И тихонько посвистывал – Дезик обычно откликался на мой свист. Кто-то сверху бросил в меня рваную калошу. Я посмотрел наверх, но никого не увидел, кроме звезд и полумесяца, похожего на Дезикино ухо, что торчало, как вопросительный знак. Утром я уселся на каменную ступеньку перед воротами. Я был первым и занял лучшее место… Ребята еще спали. Или они забыли, что сегодня 1 апреля? Тут я и встретил тетку Марьям с ее тележкой. А когда она ушла, осыпая мою голову различными пожеланиями, у меня уже испортилось настроение и мне расхотелось обманывать.

Первым присоединился ко мне мой лучший друг Борис.

– Обманул кого-нибудь? – с надеждой спросил он.

– Тетку Марьям, – нехотя ответил я.

– Ври больше. Ее обманешь… Слушай, поедем за город, в Бузовны. Я знаю, где ее дом. Посмотрим. Вдруг найдем твою собаку? – оживился мой лучший друг.

Через два часа мы шли по пыльной, узкой бузовнинской улочке.

Дом тетки стоял у самых скал и был похож на старый сарай. Большие ржавые камни забором огораживали этот сарай. Мы бросили в дом несколько камешков – никто не выходил. Перелезть через забор было пустяковым делом.

На грязном цементном полу стоял огромный казан, черный от сажи. В стороне, на досках, лежали ровные коричневые кирпичи.

Я решил, что это кизяк.

Борис тронул рукой кирпич и понюхал пальцы.

– Мыло! – произнес он и дал мне тоже понюхать свои пальцы.

Мы осмотрели весь дом, но ничего не нашли, кроме залатанного тюфяка и рваного паласа.

– Наверно, она их вместе со шкурой… – высказал предположение Борис.

Я не хотел верить. Я продолжал искать. И вдруг во дворе, у самого забора я увидел ошейник с адресом. Тот самый ошейник, который сшила мама на всякий случай…

В город мы вернулись к вечеру. Вряд ли тетка Марьям узнает свой дом после нашего визита. Мы сломали все, что можно было сломать. Колодезный насос утопили. Хотели зашвырнуть его в море, но он был слишком тяжелым – пришлось бросить в колодец. Туда же мы отправили ножницы, кастрюли, зеркало и топор, после того как искромсали им лестницу и пол. Лишь казан и мыло остались в неприкосновенности – как вещественные доказательства.

Лысого Ровшана мы нашли возле базара. Он стоял в тени дома и наблюдал, как инвалиды войны, выставив прямо на асфальт всякие самодельные вещицы, занимались своей медленной торговлей: зажигалки из гильз, кучки табака и махорки, курительная бумага… Ровшан готовился к прыжку, как кошка. Ему такие шутки доставляли удовольствие. Сейчас он выпрыгнет из тени. А инвалиды начнут прятать в шапки-ушанки свой товар и, как утки, разбредутся в разные стороны. Мне всегда было грустно смотреть на эту «облаву». А Ровшан схватит кого-нибудь и начнет выворачивать карманы выгоревшей гимнастерки, нетерпеливо отбрасывая мешающий пустой рукав…