Священное воинство - Джеймс Рестон Страница 6

Еще до завоевания Святой земли в Первом Крестовом походе 1099 г. в Иерусалиме был создан орден госпитальеров, чтобы заботиться о больных и бедных. Папской буллой в 1113 г. он был поставлен в прямое подчинение понтифику, минуя контроль со стороны местных властей. В 1136 г. папа официально разрешил госпитальерам вести военные операции, и те приняли активное участие во Втором Крестовом походе 1147 г.

В тот же период, в 1119 г., был основан и орден рыцарей Храма. В 1128 г. папский указ обязал его защищать паломников во время их опасных странствий на Востоке. Вдохновителем тамплиеров был Бернар Клервоский, провозгласивший, что «убивать во имя Христово — значит истреблять зло, а не людей», а также что «убить язычника — значит заслужить славу».

Новое рыцарство было проникнуто духом благочестия. Воины-монахи, как и все прочие, принимали обеты бедности, целомудрия и послушания. Надевая доспехи, они клялись в боях с неверными наступать первыми и отступать последними. В 1128 г. храмовники получили белые одеяния — символ чистоты, которые во время Второго Крестового похода были украшены красным крестом. У них были черно-белые боевые знамена, символизировавшие их доброту к друзьям и беспощадность к врагам.

В целом и орден госпитальеров, и орден храмовников отвечали представлениям о ведении справедливой, священной войны. Их вожди, великие магистры, подчинялись непосредственно самому папе римскому. Им, согласно их уставам, чужды были притязания участников междоусобных войн и аморальное насилие светских воинов. Могущество обоих орденов стремительно возрастаю. Теперь эти воинственные монахи смотрели со своих бастионов на восток, где за горами и пустынями лежали земли мусульман. Благочестивые рыцари опирались на помощь полков лучников, дворянской конницы и отрядов из местных наемников, крещеных мусульман, именуемых туркополами. Армия крестоносцев, в первую очередь благодаря своей пассионарной и хорошо вооруженной рыцарской элите с ее искусной боевой тактикой, показала себя непобедимой в больших сражениях. Но большие сражения стали редкостью, в последние годы их избегали и сами крестоносцы. Во время тактических отступлений они полагались прежде всего на свои сильные крепости.

По мере того как вступали в свои права новые поколения, европейские обычаи пришельцев постепенно размывались, уступая место восточным привычкам и вкусам. Короткие зимы с непогодой и бурями, как и длинное жаркое лето, заставили внести изменения и в питание, и в одежду, и в образ жизни вообще. Франки постепенно приучились носить восточные тюрбаны, бурнусы и легкие туфли с загнутыми носами. Дерева для производства мебели здесь не хватало, и они стали сидеть, скрестив ноги, на коврах и подушках и украшать свои каменные особняки шелком и дамастной тканью. Их дамы стали пользоваться восточной косметикой и благовониями; мужья приучили их носить вуаль и сопровождали их на базарах. Европейцы полюбили мыться в кадках и стали с удовольствием пользоваться мылом, выращивали в садах экзотические цветы, научились говорить по-арабски, стали приправлять вареный рис специями, пить чай с сахаром и лимоном и завершать обед арбузами и финиками, полюбили арабскую музыку и пляски местных танцовщиц. Сама жизнь стала, казалось, похожей на экзотический сад, и они находили в этом радость. Как сказал один из жителей Акры: «Господу угодно было, чтобы в пустыне, где прежде селились змеи и драконы, возрос зеленый тростник».

Постепенно выходцы из Европы стали жениться на сирийках, армянках и гречанках. Так возник новый слой «европейских сирийцев», именуемых пуленами («отпрысками»). Европейцы второго и третьего поколений уже стали считать себя скорее палестинцами или галилеянами, чем французами или итальянцами. Но, несмотря на усвоение местных нарядов или привычек, европейцы всегда чувствовали себя здесь чужаками. Они приспособлялись к местной жизни, но не принимали ее. Они были не поселенцами, а оккупантами.

В XII веке гости из Европы поражались испорченности, чванливости и вместе с тем изнеженности своих бывших собратьев. Епископ Акрский так писал о своей дурной пастве и о ее городе: «Среди пуленов едва ли один на тысячу серьезно относится к браку. Они не считают прелюбодеяние серьезным грехом. С детства они избалованы и привычны к плотским утехам, но склонны чураться слова Божьего. Почти ежедневно здесь кого-то убивают. По ночам мужья душат своих жен, если ненавидят их, а жены убивают своих мужей древним, как мир, способом, с помощью ядовитого зелья, чтобы выйти замуж за других мужчин. Город полон публичных домов, и так как их хозяева хорошо платят за аренду, то не только миряне, но и духовные лица — даже монахи! — сдают им свои жилища».

Хотя потомки первых крестоносцев успели растерять свое былое воспитание и моральные ценности, они все равно чувствовали себя чужаками во враждебной стране. Все эти 90 лет, включая период Второго Крестового похода, они жили в состоянии непрерывного, скрытого или явного, конфликта с арабами и презирали метисов — «европейских сирийцев». Вот как писал о них тот же прелат: «По большей части они недостойны доверия. Это двурушники, хитрюги, не лучше греков, лжецы и переметные сумы, изменники, легко доступные подкупу, для которых украсть и обмануть ничего не стоит. За небольшую плату они становятся шпионами и выдают секреты христиан арабам, среди которых выросли, на языке которых охотнее всего говорят и криводушию которых подражают».

К иудеям относились также с презрением и неприязнью из-за «их вечного позора». «Господь, — писал тот же епископ, — сохранил им жизнь на время, словно дикому псу из леса, чтобы убить его зимой, или подобно больному винограднику, дающему лишь горькие плоды. Они напоминают нам о смерти Спасителя».

К 1187 г. культурные арабы с не меньшей неприязнью относились к европейским захватчикам. Они не внесли никакого вклада в культуру Востока, не принесли туда ни образования, ни искусства, но только горе и кровь. Один из владетелей Северной Сирии писал о них: «Франки (да лишит их Аллах силы!) не имеют ни одного хорошего свойства, присущего людям, не считая храбрости». Однако он делал различия между первыми крестоносцами и выскочками вроде Режинальда Шатийона, зловещего владетеля Керака: «Те из франков, которые пришли и поселились среди нас прежде, были гораздо выше других, которые присоединились к ним позднее. Новые пришельцы всегда бесчеловечнее, чем прежние поселенцы».

К числу пришельцев принадлежал и сам король Иерусалима, Ги Лузиньян. Он происходил из не очень знатного аквитанского рода и прибыл на Восток всего несколько лет назад при щекотливых обстоятельствах. Его выслали из родного Пуату после того, как он убил графа Солсбери, который, будучи человеком благочестивым, возвращался из паломничества в Сантьяго-де-Компостела. По иронии судьбы, указ об изгнании Ги подписал принц Аквитанский Ричард, в будущем прославившийся как король англичан Ричард I Львиное Сердце. Чтобы обратить свой позор в добродетель, Ги принял монашество и отправился в Святую землю. Как и Шатийон, он достиг своего положения в Палестине отчасти с помощью наглости, отчасти с помощью умелого подкупа. Он был скорее любовником, нежели воином.

Напористый, амбициозный, дьявольски обаятельный, Ги очаровал Сивиллу, недавно овдовевшую сестру короля Иерусалимского. Вопреки желаниям своей семьи и рекомендациям церковного совета она настояла на неравном браке с этим аквитанцем. Кое-как, наспех был совершен обряд венчания, да еще на Светлой неделе, когда заключение браков обычно не разрешается, и хитрый преступник в одночасье стал близким родственником короля. По словам Вильгельма Тирского, великого летописца Иерусалимского королевства, его род был «достаточно знатным, чтобы хотя бы иметь дело с королевской семьей», но эти обстоятельства не радовали никого, кроме Сивиллы. Ги Лузиньян, принадлежавший к роду, основательницей которого считалась легендарная женщина-змея Мелюзина, изгнанный из Пуату пройдоха, женившись, стал государем Яффы и Аскалона.