III рейх. Социализм Гитлера - Олег Пленков Страница 6

То же, что о социальной и экономической политике, можно сказать и о нацистской геополитике, которая является совершенно обскурантистской. Однако, принимая во внимание мощный демографический взрыв первой трети XX века и отсутствие каких-либо перспектив в решении продовольственной проблемы (предвидеть «зеленую революцию» 50-х гг. было невозможно), следует отметить, что нацистская геополитика имела объективные основания. Гитлер исходил из предпосылки, что численность немецкого народа в течение 100 лет увеличится до 250 миллионов человек; ^[22] он был уверен, что будущее нации следует обеспечить не экономическими преобразованиями и ростом, а завоеванием «жизненного пространства». Эта мысль стала лейтмотивом так называемой «Второй книги» (второй части «Майн кампф»), в которой Гитлер вполне искренне излагал свои намерения; он и не спешил с ее изданием, опасаясь преждевременно открыть карты. Карьеру свою Гитлер начинал идеологом ревизионизма (как указывал Фест), но врожденная склонность мыслить большими категориями побудила его обратиться к европейскому континенту в целом, и таким образом он перешел от политики границ к политике пространств ^[23]. Простое восстановление границ 1914 г. Гитлер считал бессмыслицей. Поскольку в его внешнеполитических представлениях война была неизбежна, он считал людские потери оправданными лишь только в том случае, если немецкому народу после такой войны достанется надлежащее жизненное пространство.

Во «Второй книге» Гитлер поднимает вопрос о союзе Германии с Италией и Англией и пишет о многочисленных преимуществах этого альянса: «Этим альянсом мы, национал-социалисты, осознанно подводим черту под внешней политикой довоенного времени. Мы продолжим внешнюю политику с того момента, на котором остановились за шесть веков до этого. Мы прекратим вечное распространение германцев на Юг и Запад Европы и обратим свои взоры на восточные территории. Мы покончим, наконец, с колониальной и торговой политикой довоенных времен и перейдем к геополитике, гарантирующей наше будущее. Если ныне мы говорим о приобретении в Европе новых земель, то имеем в виду прежде всего Россию и подчиненные ей окраинные государства» ^[24]. И продолжал: «Требование о восстановлении границ 1914 г. является политической бессмыслицей, поскольку они ничего не дают немецкому народу в будущем». ^[25] Во «Второй книге» Гитлер прямо указывал, что Германия должна увеличить свою площадь на 500 м ^[26] за счет восточных территорий ^[27]. Гитлер считал, что «не западная и не восточная ориентация должны определять в будущем нашу внешнюю политику, а восточная политика в смысле приобретения необходимого пространства для немецкого народа. Но поскольку очень много сил и средств придется затратить на то, чтобы задушить нашего злейшего врага — Францию, то нам. придется пожертвовать всем, чем потребуется, чтобы осуществить крушение французского гегемонистского положения в Европе. Поэтому для нас сейчас является естественным союзником любая держава, которая не намерена терпеть французскую гегемонию на континенте. Никакое паломничество к подобной державе не должно казаться нам обременительным, ничто не должно побудить нас к отказу от такого союза, лишь бы конечным результатом было поражение нашего злейшего врага» ^[28]. Такие жертвы, как отказ от Южного Тироля, отказ от мировой торговли, от колоний, казались Гитлеру вполне приемлемыми ради заключения союза с Италией и Англией. Францию во «Второй книге» Гитлер описывал как «опаснейшего врага», ибо она, благодаря политике союзов, способна постоянно создавать смертельную угрозу Германии. В какой бы конфликт Германия ни ввязалась, Франция всегда будет стремиться использовать его в своих интересах. В качестве «доказательства» своему утверждению Гитлер писал, что за три века до 1870 г. Франция нападала на Германию 29 раз. Если же Веймарская республика смогла добиться дружбы с этой страной, то это меньше всего ее красит. Гитлер писал, что никто лучше Шопенгауэра не смог характеризовать французскую суетность: «Африка знаменита обезьянами, а Европа — французами». Несмотря на этот уничижительный отклик, к Франции в целом Гитлер относился уважительно; ему очень импонировал Клемансо и нравилось его высказывание: «Для меня мир — это продолжение войны». Гитлер писал, что будь он французом, то несомненно оказался бы на стороне «Тигра»-Клемансо ^[29]. Надо отметить, что франкофобия Гитлера исчезла в 1940 г., после того, как Франция была повержена ^[30], что указывает на вторичный характер этой враждебности фюрера. По-человечески враждебность немцев к Франции понятна — в Первую мировую войну эти страны были врагами.

При линейном сохранении демографических тенденций первой трети XX века обязательно должна была встать проблема жизненного пространства, но, во-первых, демографические тенденции не развивались прямолинейно, во-вторых, аграрной сфере также было присуще скачкообразное развитие. Эти мнимые немецкие геополитические проблемы Гитлер собирался решить за счет других народов, но, исходя из политической ситуации и научного знания того времени, сделать это по-другому на самом деле было невозможно. Г. Гиммлер вполне последовательно сформулировал мысль своего шефа после поездки по Украине в 1942 г.: социальный вопрос можно решить, убив другого, чтобы отобрать у него пашню ^[31]. То, что нацисты (и до них националисты-фелькише) говорили о необходимости возрождения немечества (Deutschtum), было для фелькише, как и для нацистов, предпосылкой будущего национального имперского величия, но такая формулировка стратегической цели движения была слишком неопределенной и расплывчатой — стройность и целостность ей придал Гитлер. Именно он сформулировал мысль о необходимости создания нового великого немецкого «жизненного пространства» на Востоке, что и было хилиастической конечной целью нацистского движения, как задумал іее Гитлер, — утопией, которая обещала немецкому народу долгожданное избавление от тяготивших Германию материальных и экономических ограничений ^[32].