Людовик XI - Жак Эрс Страница 6

Его женили рано, в возрасте тринадцати лет, исходя из государственных интересов; он стал простой пешкой на шахматной доске, где учреждали или подтверждали союзы с целью отвоевать провинции, еще находившиеся в руках англичан. В сентябре 1435 года король, которого бургиньоны обвиняли в том, что он «заказал» или допустил убийство герцога Иоанна Бесстрашного у моста Монтеро в 1419 году, добился мира в Аррасе ценой больших территориальных уступок и не менее тяжких унижений. Этот мир гарантировал ему полную свободу действий. Оставалось мобилизовать свои силы и сплотить союзников против англичан. Он отправил посольство в Шотландию, чтобы просить для дофина руки принцессы Маргариты. Ее привезли во Францию на великолепной флотилии из нескольких десятков кораблей, в сопровождении тысячи солдат, чтобы усилить шотландскую гвардию, уже состоявшую на службе у короля. Эскадра стала на якорь у французских берегов 15 апреля 1436 года. После длительного ожидания, вызванного непонятными причинами (буря? приготовления? переговоры по поводу приданого?), корабли вошли 5 мая в порт JIa-Рошели. Маргарита через Ниор и Пуатье приехала в Тур, где свадьбу двух детей (ей было одиннадцать лет, а дофину, напомним, тринадцать) отпраздновали 25 июня. Согласно мрачной легенде, церемония прошла быстро и тайно, без всякой пышности: король появился на ней мимоходом, в дорожном костюме, забрызганном грязью после охоты, спеша вернуться обратно, к своим лошадям и собакам.

С этого момента Людовик вышел на историческую сцену. Подготовленный к своему королевскому ремеслу и с ранних лет принимавший участие как в управлении королевством, так и в военных кампаниях, он очень рано был облечен ответственностью и исполнял поручения, которые вовсе не были детским развлечением или простым представительством.

Пока коннетабль де Ришмон брал Париж, заставляя склонить голову наконец-то усмиренную враждебную партию, король с сыном были вместе в Клермоне, на заседании штатов Нижней Оверни, потом в Лионе, где их встретили пышными празднествами, и, наконец, во Вьене, в Дофине, где дофина Людовика ^[6], которому было всего четырнадцать лет, принимали как господина и приносили ему присягу в верности. Это показывает, что он уже тогда умел создавать гарантии и подготавливать будущее. Недоброжелатели говорили — но, разумеется, много позже, — что он уже тогда плел свои сети. Так или иначе, но эти встречи и собрания принесли свои плоды. Штаты Дофине выделили ему десять тысяч флоринов в качестве подарка на благополучное вступление во власть. Это позволило ему тотчас купить хороших скакунов и богатую утварь для своей домашней часовни: чашу и два сосуда из золоченого серебра, изукрашенный требник, три алтарных покрова, стихарь и ризу. Помимо этого, он принес неплохие дары церквям, а главное — сделал внушительные подарки своим спутникам. Он знал, что надо делать, чтобы добыть себе верных слуг.

Из Оверни король и дофин, все так же вместе и разделяя как почести, так и обязанности, отправились в Лангедок — в Юзес, Ним и Монпелье — на целых два месяца, с конца февраля до первых чисел мая 1437 года. Все это время ушло на совещания и административные меры: собрания, созыв штатов, упорядочение налогов, наставления сенешалям. А главное, из-за нехватки королевских войск, — на организацию городского ополчения, чтобы попытаться положить конец грабежам со стороны отрядов бродячих солдат, вооруженных головорезов, оставшихся без работы после окончания войны. Впоследствии, когда Людовику пришлось одному, без короля, покинувшего его в Сен-Флуре и уехавшего в Ту-рень, отвоевывать крепости в Велэ, все еще удерживаемые англичанами, он отвел туда несколько десятков «копий», сея ужас повсюду, где появлялся. Чуть позже, возвращаясь на север, он после недельной осады завладел Шато-Ландоном. Этот английский — или проанглийский — редут пал, усмиренный суровой рукой. В хрониках сказано, что впоследствии дофин вел себя не так сурово, особенно после взятия Монтеро, где казнили, после кратких судебных разбирательств, только самых виноватых.

Главным событием 1437 года был торжественный и триумфальный въезд вместе с королем в Париж, покоренный и кающийся город. Карл VII и Людовик пробыли там три недели — ровно столько, чтобы заявить о себе, но редко показываясь на люди, не заботясь о том, чтобы устроить себе там парадную резиденцию, — одним словом, отнюдь не собираясь сделать Париж единственной политической столицей королевства. Воспоминание о кровавых бунтах мая 1418 года было еще слишком живо. Король хотел оградить себя от подобной угрозы, и его сын усвоил урок. Парижу вернули Парламент, за исключением нескольких упрямцев, бывших чересчур на виду, но Счетную палату, а главное, двор и Совет решили перенести в другое место.

3 декабря 1437 года свита короля (или, по-другому, «правительство»), почти кочевое племя, снова пустилась в путь, и дофин, после краткой поездки в Берри, последовал за отцом в Лимож в Лимузене, в Риом в Оверни, затем в Пюи в Лангедоке. Судьба ему улыбнулась, когда король, возвращаясь в Лион, сделал его в мае 1439 года своим главным наместником в Лангедоке, передав ему все полномочия, чтобы управлять этим краем, назначать чиновников, собирать «вспомоществование», ведя тонкую игру с общинами. Он смог, наконец, развернуться в полную силу и заявить о своих притязаниях. Он сам выбрал себе советников: Жана Башлена, Жана Боштеля, Гильома Гойе. В каждом городе его принимали с большим почетом, он устраивал себе торжественные выезды с тщательно отработанным церемониалом. Ему всего шестнадцать лет, но он без большого труда вытребовал значительные воздаяния от штатов Лангедока в Кастре. Он по собственному усмотрению назначал военачальников, выбирая их в основном из знатных южных родов: граф де Фуа, сеньор д'Альбре, виконт де Ломань.

Блестящий успех? Не совсем блестящий и не на всех фронтах. Хотя он несколько обуздал злодеев низкого пошиба, простых воров, но ему не удалась кампания против отрядов бродячих солдат. Более того, наместничество в Лангедоке, которое могло бы стать началом прекрасной карьеры и наверняка удовлетворило бы его амбиции, ему предоставили только с мая по ноябрь 1439 года: Карл VII хотел, чтобы сын был рядом, занимаясь делами помельче. В декабре он сделал его своим наместником в Пуату, но уже не полновластным, позаботясь назначить советников, которые «помогали» бы дофину: Жана де Монморена, докладчика королевского дворца, Жана Кола, советника при Парламенте, а главное — Анри Блендена, «любимого и верного стряпчего», нотариуса и секретаря короля, который один мог получать деньги от штрафов и конфискаций. Для Людовика это была опека, даже при сохранении некоторых внешних атрибутов независимости. Ему оставили только черную работу.

В феврале 1440 года, переговорив с Жаном Алансонским, дофин примкнул к фронде недовольных, возглавляемой герцогом Бурбонским. Этот мятеж — Прагерия — стал результатом тайных переговоров. Под его знамена встали д'Алансон, Дюнуа (побочный сын герцога Орлеанского), маршал де Лафайет и несколько военачальников или чиновников, недовольных своими должностями. На первый план снова вышел Жорж де Ла-Тремуйль.

Получается, что Людовик — недостойный, неблагодарный сын, от природы склонный к подлым интригам? Или просто он честолюбивый, чересчур нетерпеливый принц, ставший тогда врагом прижимистого, чересчур подозрительного отца, который уделял ему только крохи власти, держал в тени, под надзором людей, доносивших о каждом его шаге, тогда как он желал бы в одиночку, безраздельно править обширной провинцией? Враг отца, который не торопился раскошелиться и решительно не принимал в расчет его заслуги и незаурядные достоинства? С другой стороны, не стоит ли, на основании разрозненных и явно предвзятых текстов, подумать о несовместимости характеров, поддерживаемой и распаляемой дурными советчиками? Так что же это? Политические амбиции или семейная ссора?