Лисянский - Иван Фирсов Страница 6

— Осенью кончается кампания, корабли готовятся к зимней стоянке. Зимой морозы — паруса, такелаж, деревянные части беречь надобно, их снимают и свозят на берег, в магазины, до весны…

Между тем мартовское солнце настойчиво напоминало о приближении весны. У стенок гаваней, вокруг кораблей и бочек зачернели проталины. Давно растаяли сосульки, в полдень нагревались борта. Солнце садилось, короткие сумерки сменялись ночной мглой. Вмерзшие в лед корабли напоминали чем-то заснувших великанов. Особую таинственность придавала этой картине появлявшаяся изредка из-за облаков луна. Длинные тени от корпусов кораблей тянулись и перемещались по ледяным полям вслед за движением луны… Вспоминались невольно тихие, безмятежные зимние вечера в Нежине, когда батюшка при тусклом свете одинокой свечи размеренно читал и рассказывал детям книги Священного Писания. Как-то теперь сложится жизнь здесь, на острове, окруженном ледяными полями, чем-то отдаленно напоминающими раздольные малороссийские степи? Как бы там ни было трудно, но мальчик уяснил твердо одно: в Нежине батюшке не по силам и средствам содержать, а тем паче дать образование своим детям, надобно смириться…

Весна брала тем временем свое. Постепенно проталины на льду превращались в полыньи, тут и там в ледяных полях появлялись трещины и разводья. Однажды поздно вечером в последнюю неделю апреля, со стороны столицы донеслись глухие раскаты, подобные пушечной стрельбе.

— Стало быть, Нева-матушка пробудилась, на волю просится, — пояснил отставной матрос Пафнутьич, живший в каморке под лестницей. Он был за истопника и ключника и с ним незаметно подружился Юрий.

Пока залив постепенно очищался ото льда, на кораблях наращивали мачтовые стеньги, крепили реи, вооружали стоячий и бегучий такелаж. Последними к мачтам подносили и подвязывали паруса. Экипажи окончательно переселились из казармы на корабли. Затем корабли один за другим, буксируемые шлюпками, вытягивались на внешний рейд и становились на якоря строго по диспозиции. За всеми действиями экипажей и движением кораблей в свободные часы с любопытством и вниманием следили кадеты, кроме что разве выпускников-гардемарин, которые снисходительно поглядывали на младших товарищей.

В начале мая с первым транспортом из Петербурга прибыл Ананий. Несказанно обрадовавшись, младший Лисянский на правах старожила сопровождал брата из канцелярии в роту, затем повел в каптерку. Одним из первых он представил Ананию своего нового товарища Михайлу Баскакова. Тот сразу подметил разницу в характере Лисянских. В отличие от младшего брата, шустрого, любознательного весельчака, Ананий выглядел эдаким меланхоличным ленивцем, живущим по присказке «тише едешь, дальше будешь». Однако Баскаков подружился одинаково с обоими братьями, и троицу обычно встречали в свободные часы неразлучной.

Летние каникулы братья, как и многие кадеты, проводили в корпусе. Большинство их происходило из захудалых, небогатых дворян, а некоторые родители владели лишь собственным домом и прозывались «однодворцами». Поэтому долгая дорога домой в российскую даль являлась для них непосильной и не по карману. Да и не особенно ждали их родные, проживавшие в захолустных владениях, — сами жили небогато. Правда, небольшую часть кадет из именитых семей, особенно титулованных, родители забирали на лето домой, но таких было немного.

Те, кто оставался из младших классов, занимались играми, не отставали в забавах от сверстников и Лисянские, но Юрий пристрастился к практическим занятиям по шлюпочному делу. Специально выделенные унтер-офицеры и боцманы в первый год обучали малолетних кадет гребле на шлюпках. На второе лето Юрий уже лихо управлялся с парусами, и пожилой, суровый на вид боцман, улыбаясь в усы, частенько нет-нет да и доверял ему, десятилетнему мальцу, румпель. В шлюпке обычно находились его друзья-одноротники: Федор Лазарев, Иринарх Тулубьев, Сергей Дурново, Алексей Толбухин, Ростислав Макаров и, конечно, Ананий. Все они были на год-два старше него, но боцман почему-то намного чаще других выбирал для управления шлюпкой именно Лисянского-младшего. В такие минуты мальчик преображался. В считанные секунды он ловко пробирался на корму и принимал румпель от боцмана. Нахлобучив поглубже фуражку, в какие-то мгновения успевал вскинуть глаза вверх, вправо, влево, чтобы верно оценить ветер и обстановку. А затем… Затем для него наступали те счастливые минуты, ради которых готов был сносить какие угодно передряги и неустроенности кадетского быта. Он оставался один на один со стихией, ветром и водой.

По его команде кадеты, выбирая и обтягивая шкоты, разворачивали парус в нужную ему сторону так, что он полностью заполнялся ветром. Шлюпка уваливалась и, забрав ветер, прибавляла ходу. Едва заметным движением он чуть-чуть перекладывал румпель и тут же, повинуясь рулевому, шлюпка, еще больше накренившись, устремлялась вперед, набирая скорость. В эти минуты Юрию казалось, что он сливается с судном в единое целое и они существуют и подчиняются одним и тем же жизненным законам. Справа и слева, отставая, теряли ход соседние шлюпки, которыми управляли боцманы и боцманматы. Как жаль, что спереди по носу приближалась каменная стенка… Занятия проводились в Средней гавани. Шлюпкам с кадетами запрещалось покидать пределы гавани и выходить на внешний Кронштадтский рейд. Мальчик не удивился, почувствовав, как всегда в эти минуты, на своей руке хваткую мозолистую пятерню боцмана.

— Ну молодец, молодец, айда на место, — обычно приговаривал он и, быстро оглянувшись, зычно командовал: — К поворо-оту!

…Привалившись к побледневшему от качки Ананию, Юрий как ни в чем не бывало поглядывал вверх на тугой кливер. Ему скоро одиннадцать лет. Вокруг полоскали парусами шлюпки, а вдали маячили шхуны из дальних стран. Мимо Кронштадта в сторону Петербурга проходили иноземные купеческие бриги. Там они вели взаимный торг и уходили в другие страны. Успех торговли зависел от новых товаров и рынков. Поэтому мореплаватели продолжали отыскивать новые земли, идя неизведанными путями. Об этом не раз слышал Юрий в разговорах старших гардемарин.

Четыре с лишним года тому назад, совершая третье кругосветное плавание, на Сандвичевых островах в стычке с туземцами погиб прославленный капитан Джеймс Кук. Незадолго до трагедии, в октябре 1779 года, он побывал на островах Русской Америки. Там его встретил подштурман Герасим Измайлов. Он «отлично знает географию этих мест и сразу указал на ошибки на новых картах», — отозвался о нем Кук. Англичане «всегда встречали сердечный прием» у русских.

Боевой капитан Лаперуз возвратился во Францию, успешно завершив операцию против англичан в Гудзоновом заливе. Его кумир — капитан Кук. Не совершив кругосветного плавания, «я не позволю себе умереть», — шутил Лаперуз. Вот и его влекут дальние страны. Лаперузу известна трагическая судьба английского мореплавателя, и все же…

Знает о роковой участи Кука и Григорий Шелихов. С 1776 года почти ежегодно снаряжает он на Камчатке суда и посылает их на промысел к Алеутам. Скоро следом отправился туда сам. «Построя три галиота ^[2], 783 году августа 16-го из Уратского устья отбыл, что б как наивозможно по простирающейся земле восточной Америки, где обитают разного наименования американския народы, учинить часть распространения со стороны российской…» — вспоминал Шелихов. Днем с огнем ищет он добрых навигаторов.