Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945 - Вильгельм Липпих Страница 6

Мои младшие братья-близнецы Отто и Ганс родились через пять лет после меня, за ними — в 1928 году — мой брат Герман. Сестра Марлен появилась на свет в 1930 году. После рождения в 1934 году моей младшей сестры Кристы родители решили больше не заводить детей.

Абсолютной неожиданностью стал факт, что в 1937 году мать забеременела снова и дала жизнь самой младшей моей сестре, Маргарите. Я был смущен и рассержен. Мне было уже семнадцать лет, и я уже начал встречаться с девушками. Даже после того как меня сделали крестным отцом малышки Маргариты, мне все же было трудно смириться с тем, что моя мать все еще способна к деторождению.

В нашей семье я и мои шестеро братьев и сестер были близки с матерью, которая с нежностью относилась ко всем нам. В отличие от отца она верила в бога и каждый день находила время для чтения Библии и молитв. У нее был прекрасный характер, и в деревне все любили ее. Она отличалась добросовестностью и целеустремленностью, кротостью и скромностью. Несмотря на то что больше времени проводила с нами мать, чем отец, наши родители научили нас трудолюбию и самостоятельности.

Работа на ферме

Хотя о детстве, проведенном в Пюггене, у меня остались самые приятные воспоминания, наша жизнь на ферме была далеко не легкой. Почти все свободное после школьных занятий время приходилось трудиться. Когда наступал сезон уборки урожая, мы были вынуждены работать даже в выходные, с шести утра и до позднего вечера, с коротким перерывом на обед.

Поскольку у нас не было ни тракторов, ни машин, ни какой-то другой сельскохозяйственной техники, нам приходилось полагаться лишь на силу собственных рук и наших восемь лошадей. Обычно мы нанимали двух-трех работников для работы на полях или ухода за домашним скотом. Осенью отцу требовалось больше помощников, и он обращался за помощью к соседям, и при сборе урожая пшеницы, ржи, ячменя, картофеля и свеклы вместе с нами трудились еще пять — десять человек.

Если собирать свеклу мы могли вручную, то для того, чтобы собрать урожай пшеницы, ржи и ячменя, приходилось нанимать жатку. У матери тоже хватало забот на кухне, потому что в дни страды ей приходилось кормить не менее пятнадцати голодных работников. В пищу употреблялось то, что мы собирали на наших полях и в садах. Два раза в месяц дом наполнялся упоительным ароматом хлеба, который выпекался в кухонной печи. Мать обычно раскаляла печь и ставила в нее с десяток огромных лепешек ржаного теста. В итоге получались караваи хлеба весом до двух с половиной килограммов каждый. Хватало хлеба ненадолго, потому что на ферме было много голодных ртов.

Хотя домашний скот выращивался главным образом на продажу, часть мяса мы оставляли себе. Раз в год наша семья для своих нужд закалывала теленка, а также три-четыре раза в год — несколько свиней из 100–200 голов, обычно находившихся в свинарнике.

Поскольку холодильников у нас не было, мы делали из мяса колбасу, бекон или солонину.

На лугах, окружавших нашу деревню, мы пасли 15–20 коров. Часть принадлежавших нам пастбищ была огорожена. На пастбищах без ограды за коровами приходилось следить, иначе они могли зайти на соседскую землю. Когда мне исполнилось десять лет, я начал пасти коров. Занятие казалось мне несложным, неутомительным. Несмотря на то что роль пастуха мне не нравилась, это было лучше, чем выгребать навоз из коровника.

Как-то раз меня послали на огороженное пастбище, и я занял наблюдательный пост на краю поля. Лежа на спине в высокой траве под прохладным ветерком, я коротал время, наблюдая за медленно плывущими по небу облаками. Примерно в пять часов дня в вышине должен пролететь трехмоторный пассажирский самолет «юнкерс». Это был его регулярный рейс, означавший, что настал конец моего рабочего дня.

В тот день я невольно заснул и, проснувшись, увидел, что наши коровы забрались на землю соседей, что означало вторжение на чужую собственность. Когда отец узнал о моем проступке, он строго отчитал меня: «Как ты мог допустить такое? Теперь я должен идти и объясняться с соседями!» Юный возраст никак не мог служить оправданием моей беспечности.

Помимо огородов, полей и лугов, моей семье также принадлежал огромный яблоневый сад. После занятий в школе или в дни каникул я обычно залезал на деревья и собирал яблоки. Это занятие всегда было мне по душе. Только став старше, я понял, как трудно было родителям содержать ферму, чтобы по возможности собрать богатый урожай.

Церковь и школа

Хотя большинство немцев исповедовали католическую веру, наша семья была лютеранами. В детстве религия представлялась мне скорее обязанностью, чем источником духовного богатства и радости. Хотя в юности вера и посещение церкви играли не сталь значимую роль, как сейчас, тем не менее они были важны и для меня, и для большинства немцев.

Семья моего отца была не очень религиозной в отличие от семьи матери, которая, как я уже сказал, исповедовала лютеранство. Хотя мы и не часто читали Библию, но я и мои братья и сестры получили религиозное воспитание дома и на конфирмационных занятиях в церкви. Нас научили следовать христианским заповедям, быть правдивыми и трудолюбивыми. Нам также привили добросердечное отношение к ближним, объяснили, что необходимо считаться с нуждами окружающих и помнить о том, что мы в долгу перед ними.

Поскольку лютеранский пастор одновременно служил в нескольких соседних деревнях, в Пюггене он появлялся каждое второе воскресенье месяца. В такое воскресное утро мы надевали лучшую одежду и отправлялись в церковь. Заняв наши традиционные места, мы присоединялись к тридцати-сорока другим прихожанам из шести-семи семейств нашей деревни и слушали часовую проповедь. В другие воскресные дни мы иногда посещали церковь в соседней деревне Рорберг.

Вернувшись из церкви, наша семья садилась за праздничный обед, самый вкусный и сытный за всю неделю. Есть мы начинали только после молитвы, которую произносила мать. Вставали из-за стола мы тоже после молитвы.

После еды мы обсуждали деревенские новости или вопросы политики, разговаривали беззлобно, добродушно. После застолья отец иногда запрягал пару лошадей в открытый экипаж и катал нас по полям или возле соснового леса. Я всегда любил воскресенья, но никогда не считал дни, начав очередную школьную неделю.

В возрасте шести лет я пошел в школу Пюггена, занимавшую всего одну комнату на первом этаже двухэтажного дома, располагавшегося в самом центре деревни прямо напротив нашей фермы. Наш учитель, герр Кюнне, жил в том же доме вместе со своей семьей и учил 30–40 детей местных крестьян.

Когда герр Кюнне входил в класс, мы сразу же вставали за партами и ждали, когда он скажет: «Доброе утро, мальчики и девочки. Пожалуйста, садитесь!»

Проводя уроки, герр Кюнне поддерживал строгую дисциплину, и никто из нас никогда не осмеливался нарушать ее. Он был очень требовательным человеком. Особенно трудными нам казались его диктанты. За ошибки учитель наказывал так: провинившегося прямо в классе несколько раз ударял розгой или оставлял после уроков делать дополнительные задания.

Хотя я получал лишь удовлетворительные оценки по всем предметам, мне в основном удавалось избегать наказаний герра Кюнне. После занятий в школе я обычно отправлялся домой делать уроки, после чего работал на ферме или играл с другими деревенскими мальчишками.