Любовница фюрера - Эмма Вильдкамп Страница 6

Между тем, тучи в семейном гнезде сгущались. Альфред Рифеншталь день ото дня становился все мрачнее и вскоре и вовсе перестал разговаривать с родными. Одним тихим вечером стала ясна причина его недовольства – отец закатил грандиозный скандал, крича на весь дом о том, что Лени его обманывает, что она работает его помощницей только для того, чтобы ввести его в заблуждение, что она не оставляет надежд выйти на сцену. Ах, как же он был страшен в гневе!

Он кричал и не мог остановиться, распаляя сам себя. В конце концов, он яростно изрек: «У меня больше нет дочери!». Уже в следующую секунду Лени, возбужденно слушавшая его ругань, сорвалась с места и бросилась в комнату. Ее попыталась удержать плачущая мать, но девушка вывернулась из ее объятий, мгновенно собрала вещи в чемодан и побежала на вокзал. На станции Лени с некоторым облегчением удостоверилась, что за ней нет погони, и поехала к бабушке в Берлин-Шарлоттенбург. Та приняла ее с пониманием. Лени лежала ночью в кровати с открытыми глазами и лихорадочно представляла, как она будет сама теперь зарабатывать, не будет зависеть от отца и все же докажет ему, что из нее получится великая танцовщица. Между тем, отец, увидев такую решимость дочери – она готова была уйти из дома, только чтобы быть на сцене, и даже не бросилась умолять о прощении – принял весьма разумное решение. Уже на следующий день Лени вернулась с посланным за ней слугой домой. Отец встретил ее с грозным видом, сказав:

– Твое упрямство, Лени, похоже, перешло тебе в наследство от меня. Учти, я только ради твоей несчастной матери соглашаюсь на эту авантюру.

У девушки сильнее застучало сердце, она нетерпеливо ловила каждое слово.

– У тебя нет никакого таланта и тебе никогда не быть звездой, но я позволю тебе учиться танцам, чтобы ты потом не говорила, что я испортил тебе жизнь. Ты будешь учиться у лучших педагогов, и … Посмотрим… Затем отец сдавленным голосом произнес:

– Надеюсь, мне не будет стыдно за твое имя на афишах.

С этими словами он велел Лени собираться, и уже через несколько минут отец и дочь ехали в электричке к Евгении Эдуардовой, знаменитой солистке из Мариинского театра, преподававшей тогда в Берлине.

Лени добилась своего – теперь она могла заниматься балетом с разрешения отца, не таясь. И хотя в 19 лет уже довольно поздно было начинать карьеру балерины – в классе Эдурдовой все девушки, как и положено, занимались с 6-7 лет – Лени бросила все силы и рвение на то, чтобы уже через несколько месяцев танцевать на пуантах, а уже через год стать одной из лучших учениц. Ранним утром она вставала и ехала вместе с отцом в Берлин, занималась в балетном классе, затем обедала у дяди, спала два часа и ехала в школу немецкой танцовщицы и педагога Ютты Кламт на уроки характерного танца, а вечером вместе с отцом возвращалась в Цойтен. Во время этих поездок Лени стал вдруг преследовать невесть откуда узнавший о ее переезде в Цойтен Вальтер Лубовски. Он садился в купе прямо напротив Лени – весь в черном и в солнцезащитных очках в придачу – и безмолвно смотрел на нее. Альфред Рифеншталь не был с ним знаком, но от его внимания не ускользнул странный юноша, садившийся всегда в купе, в котором он ехал вместе с дочерью. Лени назойливый поклонник начал надоедать. Напряжение, росшее с каждым днем, разрешилось однажды зимним холодным вечером. У Рифеншталей гостила подруга Лени Герта. Отец и дочь играли в бильярд, а Герта беседовала с матерью. В одиннадцатом часу родители, пожелав подругам спокойной ночи, поднялись к себе в спальню. Герта с Лени решили еще немного поболтать у камина, который так уютно потрескивал. За окном свистела дикая метель. Внезапно в дверь постучали. Девушки испуганно переглянулись. Стук повторился.

– Лени, давай откроем!

– Герта, я лучше позову отца. Бог знает, кто это может быть!

– Лени, открой, пожалуйста, это я, – донесся с той стороны жалобный голос.

Подруги тотчас же распахнули дверь и закрыли лицо руками от ворвавшегося в теплый дом леденящего ветра. Лени приоткрыла глаза и с ужасом увидела стоящего перед ней в снежном облаке Вальтера Лубовски. Он был весь синий от холода и с трудом мог говорить. Сколько же он простоял под дверью?! Девушки втащили юношу в дом.

– Что же делать?! Если отец узнает – он меня убьет!

– Лени, но ведь на улице такая стужа! Он же погибнет! Давай его спрячем! – придумала Герта.

– Ах, какой же дурак! – шепотом восклицала Лени. Вместе с Гертой они повели незадачливого поклонника в спальню, где раздели и укрыли одеялами.

– Подожди, я сейчас сделаю чай, – Герта вернулась со стаканом и медленно вливала горячий чай в рот Вальтера. Сам он не мог ни пить, ни говорить, только стонал и метался по кровати. Через некоторое время наступила тишина.

– Кажется, уснул, – прошептала Герта. – Что же дальше делать?

Девушки перешли в соседнюю комнату, чтобы ненароком не разбудить Вальтера. Тут из спальни снова послышались стоны.

– Ох, ну вот опять! Сейчас точно отец услышит!

– Ах, Лени, что это?! Кровь?! – в ужасе спросила Герта. По белоснежному одеялу, которым был укрыт Вальтер, быстро расползалось ярко красное пятно. Правая рука его безвольно висела и с нее тонким ручейком стекала кровь. На полу уже образовалась небольшая лужица. Вальтер вскрыл себе вены и потерял сознание.

– Идиот! – в ярости шептала Лени, перевязывая юноше руку разорванным полотенцем.

– Вот это чувства! – усмехалась Герта, прикладывая к груди и лицу Вальтера холодные компрессы.

– Герта, прекрати издеваться надо мной! – зашипела на нее Лени. – Я уже не знаю, как от него отвязаться!

Подруги, не смыкая глаз, до самого утра не отходили от кровати безумца, время от времени продолжавшего стонать. Утром они перетащили его в соседнюю комнату, спрятали под кушетку и вытерли все следы крови. Лени подождала, пока встанет отец и начнет собираться на работу. Ему она сказала, что они поедут в Берлин вместе с Гертой. Когда он уехал, она помчалась к матери с рассказом о ночном происшествии. Опаздывающая на уроки девушка попросила мать вызвать врача и отвезти Вальтера в больницу, а сама вызвалась сообщить об инциденте его братьям и сестрам. Вальтера увезли. Он поправился. Лени видела его потом лишь несколько раз, уже после войны.