Суворов - Андрей Богданов Страница 6

Александр Васильевич был дворянином, причем богатым (хотя тратил на свой быт мало). Он не выглядел чужеродным за пышным столом Потемкина Таврического, императрицы и австрийского императора. Его временами веселили дворянские пиры и балы; он умел танцевать. Но Суворов всегда помнил, что истинная его жизнь — это жизнь солдата. Спать, завернувшись в плащ, есть кашу из солдатского котла и путешествовать в седле для него было естественным состоянием. Ездить в карете и вкушать на серебре без серьезной причины он почитал «роскошеством».

Под мундиром будущий генералиссимус носил простое солдатское белье. В нем, — а не в шикарных батистовых рубашках с жабо, как обыкновенно изображают, — он нередко скакал в бой, сняв сковывающий его тщедушное тело мундир. Скакать полководцу приходилось на неприхотливых и низкорослых казачьих лошадках: крупную лошадь его коротенькие ноги не могли крепко охватить. Конечно, Александр Васильевич в зрелые годы мог завести и роскошные одеяния, и породистых (при этом небольших) арабских коней, и иные «лакомства». Но, каждодневно борясь с физической немощью за право переносить тяготы наравне с вверенными ему солдатами и офицерами, он не давал себе в быту никаких поблажек.

В глазах людей XVIII в., когда мода на роскошь у состоятельных мужчин достигла наивысшей точки, а идеалы святых подвижников были отодвинуты салонными идеями Просвещения, сибаритства и вседозволенности, такое поведение выглядело чудачеством. Зачем месить грязь с солдатами, если штаб-офицер и тем более генерал мог добраться до места в карете или просто не участвовать в учебном походе? Зачем Суворову вообще понадобилось учить солдат совершать изнурявшие и перенапрягавшие его самого марш-броски?! Зачем самому идти в атаку на самом опасном участке, если можно командовать боем с предписанного генералу места в тылу?!!

Прямого ответа на эти вопросы Суворов никогда и никому не давал. Все его слабости, с которыми полководцу приходилось каждодневно бороться, были надежно скрыты даже от ближнего окружения, кроме денщика, взятого Суворовым в услужение из крепостных крестьян. Именно на него падала обязанность лечить отбитый зад и стертые о седло ноги полководца, унимать кровь из открывшихся старых ран и вообще приводить измученного Суворова в состояние, годное к «действительной службе».

Однако, начав подвиг борьбы с плотью стремлением «стать, как все», настоящим солдатом, Александр Васильевич достиг в преодолении своей немощи невиданных высот. Сделав этот подвиг повседневным, он устремился к пределу самоотвержения, равно в труде и в бою. Ровняясь на простого солдата, он постоянно, день за днем, поднимал «планку» физических и моральных нагрузок, равно на подчиненных и самого себя. Это делалось не с конкретной целью научиться тому и сему, это было постоянным процессом самоусовершенствования. Прежде всего усовершенствования духа Александра Васильевича, привыкавшего повелевать материей.

В постоянных тренировках рождались и всемирно известные суворовские «чудо-богатыри», для которых не было ни природных преград, ни слишком сильного противника. Слова «тяжело в ученье — легко в бою» звучат в этом контексте не столь уж хрестоматийно. Появляясь там, где по физическим законам и испытанным правилам войны он никак не мог быть, бросая своих солдат в бой на многократно превосходящего неприятеля, требуя от них: «Делайте на войне то, что противник почитает за невозможное», — Суворов всего лишь пользовался плодами того, как он воспитал самого себя, а вместе с собой — и своих богатырей.

К тому, что Суворов стал солдатом и генералиссимусом вопреки своим физическим данным, но исключительно благодаря силе духа, следует добавить, что он отнюдь не был «золотым мальчиком», начавшим военную карьеру благодаря влиятельным родителям. Его семья делала, что могла, но сравнительно с аристократией могли Суворовы и Мануковы не так уж много.

Его более-менее влиятельный дед Иван Григорьевич умер в 1715 г., еще до отправки отца на учебу за границу. Из всей семьи важные должности занимал дед Александра по матери. Он служил в 1711–1719 гг. вице-губернатором Санкт-Петербурга, а с 1722 г. — президентом Вотчинной коллегии (ведомства по земельным владениям дворян). Но к моменту записи Александра в службу умер и Федосей Семенович Мануков (1742).

В отношении якобы мешавшего Суворову «засилья иноземцев» легенда о юности полководца тоже полна заблуждений. Считают, что отец Александра не хотел записывать его в военную службу по слабости здоровья, а также в связи с всевластием иностранцев при дворе и в армии императрицы Анны Иоанновны. Только после прихода к власти Елизаветы Петровны (и то не сразу) он был в числе других дворянских недорослей зачислен сверх штата в лейб-гвардии Семеновский полк. Это произошло 22 октября 1742 г.

При чем здесь иноземцы, особенно армейские, неясно. Полководец, не раз говоривший: «Горжусь, что я русский», — всю жизнь высоко ценил офицеров и генералов разных национальностей, верно служивших России. В его глазах Багратион и Кутузов, Дерфельден и Милорадович, Розенберг и Ермолов были одинаково русскими. Возмущение Суворова вызывали лишь попытки принизить славу России, русского оружия, слепо подражать порядкам битых этим оружием противников. Вслед за Петром I он с законной гордостью писал: «Природа произвела Россию только одну — она соперниц не имеет».

В отличие от «ура-патриотических» историков, Суворов никогда не уничижал своих иностранных союзников. Даже после Швейцарского похода, когда австрийское правительство предало Россию и поставило ее армию на край гибели, генералиссимус писал старому боевому товарищу принцу Кобургу: «Мы обязаны всеми подвигами соединению двух первых армий в Европе в непобедимую Российско-Австрийскую армию. И если снова начинать кампанию, то необходимо сблизиться в системах. Иначе не может быть ни спасения для человечества, ни восстановления угнетенных государей и религии» (П 665).

Мало того — полководец всегда воздавал должное доблестному противнику, независимо от подданства и национальности. Обычно его уважение к иноземцам не было взаимным. Объективность встречается в мире столь же редко, как талант и великодушие. А истинное человеколюбие — уникальное свойство великой души. Суворов полагал его залогом побед русского оружия и упорно воспитывал в офицерах и солдатах. Именно потому, что окружающий мир великодушием не отличался. Русские и иностранные недоброжелатели, равно как и недалекие хвалители, распространяли о полководце бесчисленные сплетни еще при жизни Суворова. На выпад одного их них лично ответила императрица Екатерина Великая:

«В 123 номере геттингентской газеты напечатана величайшая нелепость, какую только возможно сказать. В ней говорится, что генерал граф Суворов — сын гильдесгеймского мясника. Я не знаю автора этого вымысла, но не подлежит сомнению, что фамилия Суворовых давным-давно дворянская, спокон века русская и живет в России. Его отец служил при Петре I… это был человек неподкупной честности, весьма образованный, он говорил, понимал или мог говорить на семи или восьми мертвых или живых языках. Я питала к нему огромное доверие и никогда не произносила его имя без особого уважения».