Откровения пилота люфтваффе. Немецкая эскадрилья на Западном фронте. 1939-1945 - Гюнтер Бломертц Страница 6

Перед тем как повторить этот маневр, я оглядываюсь. Круги на крыльях и стволы орудий снова глядят на меня сверху. «Спитфайры»! Страшная картина буквально парализует меня. Орудия выплевывают сверкающую пламенем сталь, которая пробивает мой самолет от носа до хвоста. Показалось, будто огромный великан ударил по нему кулаком. Я намертво вцепляюсь в штурвал. Мое сердце останавливается, я не могу дышать. Наклонившись вперед, я смотрю на приборы. Тонкие стрелки дружно дрожат в такт. Вдруг они неожиданно поворачиваются вместе – высотомер влево, указатель скорости вправо; это означает, что самолет потерял управление. Какая досада! Снова адский рев и страшный толчок. Я рву штурвал на себя и несусь вертикально вверх в свободном полете! Моя левая рука толкает рычаг газа вперед, и раненая железная птица на полном ходу взмывает в небо. Я кручу головой во все стороны. Вражеский самолет еще висит у меня на хвосте и продолжает стрелять. Но когда он бросается вслед за мной по моей восходящей спирали, его пули ложатся ниже, отставая на долю секунды. Я понимаю, что автоматически поступил правильно. Хотя английский самолет, наверное, мощнее, но отстает от меня из-за отдачи своих орудий. Мы еще круче забираемся вверх, совершая все более резкие виражи. Каждый из нас решает выжать из своей машины все возможное. Томми тоже отлично понимает, что решить исход боя должна высота. Победит тот, кто в конце концов окажется выше противника и сможет загнать его вниз.

Мой комбинезон насквозь пропитался потом. Мокрые ладони соскальзывают со штурвала. Пот заливает глаза, течет по носу и губам.

«Держи машину! – говорю я себе. – Держи ровнее!»

Я собираю всю свою нервную энергию в борьбе за каждый метр высоты. Кто-то однажды сказал мне, что для того, чтобы на минимальной скорости добиться максимального подъема, обязательно нужно пользоваться закрылками. С затуманенным взглядом дрожащими пальцами среди многочисленных рукояток и рычажков я пытаюсь отыскать рычаг, управляющий закрылками. Англичанин по-прежнему висит у меня на хвосте, но вдруг позади него появляется немецкий самолет.

– Говорит Вернер. Продолжай вращение! Не бросай! У меня кончились патроны.

Оказывается, Вернер летит за англичанином без единого патрона, чтобы помочь мне! Я собираюсь с силами и снова пытаюсь найти рычаг управления закрылками, но вместо этого дергаю соседний. Моя машина падает. Похоже, это конец.

Я опять быстро оглядываюсь назад, откуда вражеский самолет наседает на меня. Вернер висит у него на хвосте. Появляется призрачная надежда, что томми сам посмотрит назад и увидит стволы орудий неожиданного противника. Но он не оглядывается и по-прежнему старается привести в действие свое оружие, даже не подозревая, что его преследует немецкий самолет. Итак, англичанин медленно вырывается вперед. Он решил пока не стрелять, намереваясь нанести мне смертельный удар прямой наводкой. Я в отчаянии хватаюсь за все рычаги, но самообладание покинуло меня. Мне кажется, что нужно нажать правый рычаг, но это ошибка, и моя машина снова снижается. Слишком поздно! Нос медленно опускается, и самолет падает. Со мной все кончено; я сижу, ожидая пулеметной очереди англичанина, скорчившись в узкой кабине. «А вдруг задняя броня выдержит?» – вспыхивает в голове мысль. Я жду. Руки и ноги стали свинцовыми. Смотреть, как он выстрелит в меня, невыносимо. Но ничего не происходит. Секундная стрелка перед моими глазами безжалостно обегает круг. Кровь, моя кровь пронзительно звенит в ушах, словно слишком сильно натянутая скрипичная струна, которая может лопнуть, в любой момент, сейчас.

– Стреляй! – кричу я. – Давай… стреляй!

Но ничего не происходит.

Внезапный сильный шум в наушниках. Я кручу головой. Впереди меня англичанин. Его самолет подбит и, вращаясь, падает. Вслед за ним по крутой спирали скользит Вернер.

– Таран! – слышу я торжествующий голос. Это Вернер. – Я пошел на таран!

Постепенно я понимаю, что произошло. Героический поступок друга спас меня: Вернер срезал хвост самолета неприятеля своим винтом. Я снова управляю своей машиной и медленно снижаюсь вслед за ним.

– Пытаюсь приземлиться в Аббевилле, – говорит Вернер. – Ахтунг! Вернер вызывает Аббевилль. Освободить поле. Посадка без винта.

Мы медленно снижаемся в направлении устья Соммы. Я лечу в нескольких метрах от Вернера чуть позади. Его самолет в плачевном состоянии. Винт оторвался, обшивка мотора, колпак кабины сильно повреждены, крылья погнуты. Кусок металла от английской машины зацепился за радиомачту. Мы спускаемся все ниже. В трех тысячах метров от нас лежит посадочное поле Аббевилля. Мы добираемся до плоского слоя облаков. Вернер пытается «опуститься» на него, так как хочет понять, на какой минимальной скорости сможет приземлиться, когда придет время, на аэродроме. В этот момент воздушный поток исчезает, и поврежденный самолет больше не подчиняется Вернеру. Он сбрасывает газ в нескольких ярдах ^[4] над облаками, и на скорости меньше трехсот километров в час машина отвесно падает в похожий на вату туман.

Я снижаюсь рядом с Вернером.

– Бесполезно! – кричит он мне в наушники. – Тут не до посадки. Я прыгаю!

Когда мы выныриваем из облачной гряды, я все еще лечу рядом с ним и ясно вижу, как мой друг отбрасывает стеклянный колпак кабины, отстегивает ремни и встает, готовясь к прыжку. Затем я вижу, как он сползает с кресла, прижимается к фюзеляжу и падает, пока над ним не появляются шелковые волны парашюта. Поврежденная машина входит в штопор. Траектория ее падения становится все круче, пока, наконец, самолет не начинает лететь отвесно в бездну.

Тем временем Вернер обнаружил, что он находится в довольно сложной ситуации. Нащупав кольцо парашюта, он вдруг понял, что задние ремни, к которым крепились стропы, соскользнули у него с плеч и его тело повисло в воздухе горизонтально. Но Вернер не мог приземлиться в таком положении, потому что сломал бы от удара позвоночник. Ведь даже с парашютом такое падение равнозначно прыжку со второго этажа дома.

Вдруг Вернер расхохотался. Его левая рука бессильно повисла. Вероятно, он вывихнул ее, ударившись о фюзеляж своего самолета. Но это сейчас не особенно тревожило Вернера. В своем нынешнем положении парящего ангела он умудрялся любоваться раскинувшимся внизу видом и заслуживал восхищения. Но вскоре предчувствие беды стало усиливаться: его тело медленно, но безостановочно начало вращаться. Вцепившись в один из ремней, Вернер подтянулся, принял вертикальное положение и посмотрел вверх на шелковый купол парашюта. Несколько строп отцепились и свободно висели в воздухе. Край парашюта загнулся вверх. Мускулы Вернера напряглись, насколько это позволяла вывихнутая рука; затем он осторожно вернулся в горизонтальное положение, экономя силы для момента приземления.

Его тело снова начало медленно вращаться, и через несколько секунд мой друг с ужасом увидел, что с каждым оборотом парашют становился все меньше. Казалось, он неминуемо упадет вместе с пилотом на землю в виде сморщенных бесполезных складок! В летной школе Вернер однажды видел, как человек приземлился без парашюта. Он упал всего с пятидесяти метров, подскочил вверх, словно резиновая кукла, и рухнул на землю – кровавое месиво внутри летного комбинезона. Но хуже всего был вопль товарища, ужасный вопль, вырвавшийся перед падением. Это врезалось Вернеру в память навсегда.