Голубая Дивизия, военнопленные и интернированные испанцы в СССР - Андрей Елпатьевский Страница 6

Средние командиры не были плохими, но были в руках упорных коммунистов, которые знали, в какую игру они играют, и которые, в качестве офицеров-информаторов или политических комиссаров, составляли класс, пронизывающий армию до мозга костей. Среди солдат формировалось большое ядро несогласных с коммунистическим режимом и желающих прекратить всякую борьбу.

Высшие офицеры были плохо подготовлены и чрезвычайно боялись впасть в немилость; у них не было ни свободы действий, ни больших профессиональных знаний, но прошедшая, очень продолжительная война способствовала тому, чтобы выучить немецкие уроки, научила их учиться и на практике показывать достаточные результаты, чтобы можно было рассматривать их как врагов, достойных уважения» (С. 38).

«Больше всего в кампании 1941–1943 гг. нас удивило применение артиллерии. Можно сказать, что это их наиболее устрашающее оружие, которое они используют наилучшим образом. Русский артиллерист чудесный и использует свое орудие с максимальным коэффициентом полезного действия. Дальностью, точностью и частотой стрельбы артиллерия была угрозой нашим коммуникациям, командным пунктам и центрам снабжения, угрозой постоянной и огорчающей» (С. 39).

«Русские автомобили были хороши и многочисленны, но их применение никоим образом не было превосходным – из-за плохого командования» (С. 40).

«Если артиллерия – мортиры и противотанковые орудия – были лучшими на русском поле, то мы можем равным образом утверждать, что германская авиация была много лучше вражеской, лучше по качеству, а не по количеству. Было достаточно двух аппаратов под Красногвардейском, чтобы заставить бежать целую эскадрилью русских… Русские бомбардировщики не пугали ни числом, ни точностью, ни интенсивностью полетов. Однако, их противоавиационная защита была могущественной, и ее сеть под Сан-Петербургом [23]несомненно эффективной.

Впоследствии было создано много тысяч аппаратов и обучено множество авиаторов, но можно смело утверждать без боязни ошибиться, что русская авиация всегда будет ниже американской и английской» (С. 41).

Во второй главе генерал высказывает недоумение по поводу того, что германское командование заставило дивизию полтора месяца идти пешком от Сувалок до Витебска и далее почти тысячу километров, но утверждает, что солдаты дивизии успешно справились с этим, показав свою хорошую подготовку (С. 50). Он отмечает, что к ним хорошо относилось польское население и католические священники. Несколько страниц посвящено автором путешествию дивизии и общей характеристике Восточного фронта в этот период; он пишет, что Новгород производил впечатление настоящего города, мертвого города, где были хорошо видны приметы его древности и следы войны (С. 55–56).

Много внимания уделяет Эстебан-Инфантес вопросам расположения дивизии, первым и последующим ее боевым действиям. Вообще, его книга – типичные военные мемуары военного-профессионала, и в этом смысле это хороший источник по истории боевых действий, но очень слабый источник для выяснения взглядов испанца на Россию.

Третья глава книги называется «Испано-германское братство». В ней есть несколько любопытных наблюдений, так или иначе перекликающихся с наблюдениями Ридруэхо (о них ниже).

«Помню один не очень важный эпизод, который открыл нам поведение большей части русских военнопленных. Запоздав однажды в очень холодный день, два солдата сопровождали в пустынной местности группу из 12 военнопленных. Один солдат почувствовал, что замерзает, и нуждался в помощи своего товарища. А немного позже уже оба конвоира стали нуждаться в помощи пленных, которые собрали их оружие и имущество и продолжили марш. Представьте себе эту лесную дорогу со странной процессией, которая продвигалась к ближайшему поселку. Прибыв в «комендатуру», они торжественно передали своих охранников офицеру и снова стали пленными» (С. 86).

С позиции высшего офицера генерал говорит об «испано-германском братстве», приводя в пример своевременную помощь со стороны испанцев немецким частям, и особенно отмечая при этом заслуги офицера Хосе Мануэля Ордаса Родригеса (С. 95).

«Немцы вообще, а иногда и гражданское население с любопытством наблюдали за нашими дивизионерами. Их громкий разговор и смех, споры, их обычай заигрывать с девушками, их беззаботное, иногда не боевое поведение производило первое время не слишком благоприятное впечатление. Худощавые, невысокого роста солдатики, скандальные на публике, не очень уважающие по внешним проявлениям дисциплину, они не могли равняться по своему военному облику с белокурыми молодцами-германцами, строгими, серьезными, корректно одетыми. Но наступило время правды, время проявить храбрость и дисциплину, которые есть в испанце и в его идеалах, наступил момент показать сопротивление усталости, дух самопожертвования, уверенность в обращении с оружием – одним словом, наступило время умереть или победить. Тогда произошла трансформация: скандалисты превратились в горячих борцов, не утративших своего веселья, маленькие выросли, отважно сжимая свое оружие, все слепо выполняли приказы самые категорические и опасные, развилась инициатива каждого для преодоления трудностей…» – далее генерал говорит, что немцы изменили отношение к дивизионерам в благоприятную сторону (С. 96).

В августе 1942 г. Дивизия получила приказ перебазироваться на фронт к Санкт-Петербургу (С. 119). Сначала она была в Вырице, потом переместилась в Пушкин.

«Мы чувствовали большое любопытство, обозревая город и жизнь Сан-Петербурга. С нашей артиллерийской обсерватории в Пушкине мы могли видеть в бинокль с увеличением в сорок раз перемещение по улицам и бульварам. Ориентирами нам служили купола Святого Петра и Святого Павла, Дом Партии и Невский проспект, мы могли видеть главные городские артерии, большие заводы его промышленных центров, включая часть морского движения. Многие часы мы посвящали этому наблюдению»… (С. 128–129).

Генерал пишет, что в октябре 1943 г. они поняли, что характер войны изменился и что они не могут больше атаковать (С. 137).

Интерес представляют страницы, посвященные «Взаимопроникновению наших солдат и русского населения»:

«Всегда, когда мы меняли дислокацию, наблюдался один и тот же феномен: почти повсеместная неприязнь гражданского населения в начале и последующее сближение вплоть до приобретения доверия и взаимопроникновения. Наш характер, кипучий, исключительно открытый и иногда провокационный, чрезвычайно удивлял население тех мест, где проходила колонна испанцев. Судя поначалу только по нашему внешнему виду, народ старался не сталкиваться с испанскими солдатами, боялся их голосов и старался избегать их. Когда остановка была более длительной и было больше времени и поводов для формирования окончательного мнения, отношения становились мягче день ото дня. Тот же самый солдат, который днем раньше требовал матрас с не слишком корректными интонациями, оказывался тем, кто на следующий день делил свой хлебный паек с детьми дома или дежурил ночью у больного. Иногда они делились марками или рублями для приобретения чего-либо необходимого. И русский, который в глубине души добр и благодарен, отдавал должное этим чертам благородства.