Абвер – «щит и меч» III Рейха - Герд Бухгайт Страница 6

Когда в ноябре 1918 г. Германия оказалась разгромленной, в адрес германской разведки был брошен упрек: она-де оказалась несостоятельной. Напротив, следует отметить, что все крупные наступательные операции противника, по крайней мере на европейском театре военных действий, становились заранее известны, и потому эффект внезапности не достигался, если не считать нескольких случаев. Разумеется, тайная служба не могла докладывать заблаговременно о незначительных акциях с ограниченными целями. Ссылаются на внезапный удар французов в октябре — декабре 1916 г. под Верденом. Этот удар был нанесен войсками, стянутыми с соседних участков в обстановке строжайшей секретности, запрета отпусков и переписки. Естественно, что при таких обстоятельствах немецким агентам, действовавшим в тылу противника, а не на фронте, было невозможно выявить подготовку к наступлению противника [15]. Наряду с этим утверждали, что Николаи недооценил масштабы резервов, которые маршал Фош ввел в последнее решающее наступление, или не выявил их выход на исходные позиции. Это неверно. О серьезном сосредоточении войск противника было известно. И внезапными не были ни наступление французов у Вийер-Коттере 18 июля, ни удар англичан 8 августа. Неожиданной оказалась слабость немецких войск. А что касается «огромных резервов», которые Фош хотел двинуть в последнее сражение, то их попросту не было. Французы просто промаршировали через развалившийся германский фронт.

Тот, кто описывает историю тайной службы своей страны, обязательно будет выпячивать ее успехи и обходить неудачи. Но что бы он ни делал, у него неизменно получится мозаика, составленная из множества рассказов и описаний, которые сами по себе вряд ли что-нибудь значат. Вот один из них. Когда в начале 1918 г. германское верховное командование установило на позиции так называемую «Большую Берту», исполинскую пушку для дальнего обстрела французской столицы, встал вопрос о возможно более точной корректировке каждого выстрела. Для этого в марте того же года офицер разведки обер-лейтенант Шумахер (в годы Второй мировой войны он был подполковником), соответствующим образом замаскированный, выехал в Швейцарию, чтобы встретиться в Женеве с двумя немецкими связниками. Затем с помощью одного контрабандиста он установил связь с неким кельнером, работавшим в «Кафе де Пари» во французской столице, и тот стал докладывать о разрывах снарядов «Парижской пушки» по адресной книге. Например, он звонил в Женеву и говорил о ком-то, кто живет на такой-то улице, в таком-то доме, такой-то квартире. У немецкого связника в Женеве была точно такая же книга, и он мог довольно точно передать данные о месте разрыва снаряда германскому консулу, а тот передавал их дальше в корпусной штаб в Бад-Кройцнахе. Таким путем было доложено о 23 разрывах, из которых 17 были указаны очень точно [16].

Это, конечно, всего лишь маленький камешек в большой мозаике, выложенной тайной разведслужбой в те годы. А вот гораздо более значительным моментом, чем такие малозначащие эпизоды, было то, что германская разведка недооценила колоссальный военный потенциал Соединенных Штатов и своевременно не увидела их готовность вступить в войну тогда, когда этого потребует положение Англии и Франции. Даже в чисто военном отношении отдел «III-b», добившийся столь многих успехов повсюду, не смог вовремя выявить факты формирования танковых батальонов в Англии, пока их не применили массированно и внезапно под Камбре. Причиной этого было преобладающее внимание к фронтовой разведке и отсутствие хорошо налаженной дальней (стратегической) разведки, для создания и развития которой необходимы, конечно, весьма значительные средства и долголетние хорошо организованные приготовления в мирное время. По всей видимости, полковник Николаи с его относительно маломощным отделом «III-b» взвалили на себя чересчур большую ношу.

Вместе с тем с переходом исполнительной власти в рейхе к высшему военному руководству и генералам и с началом войны германская военная тайная служба получила такие полномочия, каких в Третьем рейхе никогда не имела. Полковник Николаи как шеф отдела «III-b» держал в своих руках не только тайную службу разведки и контрразведки, но и цензуру печати и пропаганды. Руководителем цензуры в военном ведомстве печати был подполковник фон Ольберг. Уже летом 1914 г. он добился введения единых и строгих положений о цензуре, а в начале 1917 г. издал «Справочник по вопросам цензуры германской печати», в котором четко и подробно были изложены подцензурные моменты по каждой теме, чтобы редакции изданий могли быстро ориентироваться в этих вопросах.

Поскольку полковник Николаи был еще и шефом полицейских органов слежки, он через подчиненного ему советника полиции Бауэра, ведавшего этими органами, оказывал влияние и на эту сферу. Более того, в качестве начальника военной цензуры и пропаганды он имел возможность по своему усмотрению вмешиваться во внутреннюю политику. Одним словом, он определял ориентацию печати, регулировал отечественный информационный поток и формировал военные и патриотические лозунги. Очень вероятно, что именно Николаи, если верить Вальтеру Шелленбергу, предложил генералу Людендорфу план провезти Ленина из Швейцарии через Германию в пломбированном железнодорожном вагоне в Россию. При этом он до самого конца войны был непреклонным сторонником продолжения борьбы любой ценой. За его спиной стояла могучая и своенравная фигура Людендорфа.

Конец жизни полковника Николаи покрыт тайной. В эпоху гитлеровского Третьего рейха ему, по слухам, было предложено написать о своем опыте. Неизвестно, оставил ли он нам подобный манускрипт. Шелленберг утверждает, что во время Второй мировой войны полковник имел неограниченный доступ к министру иностранных дел фон Риббентропу и рейхслейтеру Борману. После краха 1945 г. Николаи, вероятно, попал в руки Советов [17].