Рудольф Нуреев. Неистовый гений - Ариан Дольфюс Страница 6

Между тем жизнь текла своим чередом. В составе ансамбля народного танца Рудик Нуреев объездил с концертами всю область. На «гастроли» ансамбль выезжал на двух грузовиках. По прибытии в какое‑нибудь селение, бортики грузовиков откидывали, и получалась импровизированная сцена. Нуреев всегда был гвоздем программы.

Когда Рудольфу исполнилось пятнадцать, его официально зачислили на курс подготовки артистов балета при уфимской опере. Наконец‑то он выходит на настоящую сцену! Разумеется, пока в массовке, но и это кружит ему голову. Он чувствует себя счастливым, получив возможность почти каждый вечер участвовать в спектаклях!

Однако Нуреев‑старший по‑прежнему сомневается в выборе сына. «Артистическая карьера — это слишком легкомысленное занятие, увлеченность которым быстро проходит, но самое главное — это совершенно не мужское дело», — не устает повторять он {18}.

Чтобы избежать ссор, Рудик дожидался, пока отец уйдет на работу, и только тогда бежал в театр. Едва ли не каждый день он приходил в класс с опозданием и выслушивал замечания преподавателей, но при этом он ни разу не рассказал об истинной причине своих задержек.

На пути к самосовершенствованию Нуреева уже никто и ничто не могло остановить. Он знал, что у него мало времени. Ему уже пятнадцать, и нужно было действовать быстро, чтобы стать великим танцовщиком. Вот почему он работал как проклятый — не выходил из класса, даже когда занятия заканчивались. Перед огромным, во всю стену, зеркалом он отрабатывал па, которые ему плохо удавались. Иногда он просил разрешения посмотреть на старших, поприсутствовать на репетициях. Он все схватывал на лету и, как ему казалось, мог станцевать любую партию.

Театр — это не школа: здесь все восхищаются талантливым юношей, но в человеческом плане Рудик так и не нашел понимания. Никому не удается наладить контакт с этим необщительным зверьком, способным говорить только о танце!

1953 год. Неделя идет за неделей, месяц за месяцем и… ничего не происходит. На горизонте подающего надежды юноши так и не появился тот, кто «отвел бы его за ручку» в Ленинград. Нуреев понимает, что, если он хочет поторопить ход событий, надо взять дело в свои руки. В один прекрасный день он садится за стол и пишет письмо в Министерство культуры Башкирии. В письме он просит направить его на учебу в Северную столицу. Пока Нуреев ждет ответа, его берут в труппу театра, что означает: с массовкой покончено, и он может рассчитывать на небольшие (пока) роли. Однако рассчитывать без всякой определенности — вовсе не в духе Нуреева. Ознакомившись с приказом о зачислении, он идет к директору и просит поставить его в следующий спектакль (называется роль). Пренебречь существующими правилами, настойчиво попросить (а точнее — потребовать) — это Нуреев будет делать всю жизнь.

Очень скоро балетная труппа уфимского театра едет в Москву, в рамках Дней Башкирской ССР — такие мероприятия, посвященные той или иной республике, ежегодно проводились в Советском Союзе. Нуреев в составе делегации, хотя ни в один спектакль его пока так и не ввели. Но он легко мог заменить любого артиста, поскольку знал все партии наизусть.

В Москве, бросив своих товарищей (а в те времена отделяться от делегации не разрешалось), Нуреев связался с башкирскими артистами, давно уже работающими на большой сцене. Его цель предельно ясна — он хочет, чтобы те представили его своим преподавателям. Аккомпаниатор Нуреева устраивает ему встречу с Асафом Мессерером, знаменитым балетмейстером. Нуреев был приглашен на занятие, которое Мессерер проводил в Большом, после занятия он собирался показать мэтру все, что умеет. Но, к сожалению, не закончив урока, Мессерер вынужден был уйти. Рудольф пришел на следующий день и упросил другого преподавателя посмотреть его. Тот, восхищенный, уверил, что юноше без труда удастся сдать вступительный экзамен в училище Большого театра. Но… у главного театра СССР в тот год не было квоты на прием учащихся из провинции.

Вы думаете, Нуреева это остановило? Ну уж нет — он уже сел в поезд своей судьбы и собирался доехать до конечной. Никогда в своей жизни Нуреев не пасовал перед трудностями. Перед ним захлопнули дверь? Он пролезет в окно!

В Москве, как я уже говорила выше, башкирские артисты должны были держаться вместе. Но Нуреева это не касается — в свободное время он посещает музеи, ходит в театры, гуляет по улицам Москвы. Один характерный штрих, позволяющий понять его личность. На спектакли в Большой попасть было очень трудно. Делегации выделили билеты на балкон, но Нуреев каким‑то образом достал для себя место в партере, и не где‑нибудь, а в первых рядах, где обычно сидела советская элита!

Вердикт педагога из Большого окрылил юношу. Уфа — это слишком мелко для его таланта. Когда ему наконец была предложена роль в первом составе, но не та, на которую он рассчитывал, он отказался. Почему? Потому что надеялся на лучшее. Если он не может поступить в училище Большого, в конце концов, остается Ленинград, о котором он мечтал все эти годы.

Рудольф не мог больше ждать и в августе 1955 года снова сел в поезд. О, это было трудное путешествие! Три дня до Москвы, потом шестнадцать часов до Северной столицы в переполненном вагоне. Но вот все позади, взволнованный, он подошел к дверям Ленинградского художественного училища, «кузницы кадров» Кировского театра [6]. Но… на дворе стояло лето, а летом училище закрыто.

Без всякого смущения Нуреев обратился к первому встречному:

— Я хочу поговорить с товарищем Шелковым, директором… Мужчина обернулся. Это и был Шелков. Нуреев изложил суть дела. Шелков попытался припомнить:

— Нуреев? — И предложил прийти через неделю.

Рудольфу Нурееву, как вы уже, наверное, подсчитали, было семнадцать. Семнадцать для обычного человека — ничто, самое начало жизненного пути, но у балетных свой отсчет времени. Если бы Рудольфа взяли в ЛХУ, ему бы предстояло работать с удвоенной энергией, чтобы наверстать упущенное. Но он готов был бороться. Он стоял у дверей самого лучшего училища в мире, и эти двери должны были для него открыться.