Бой под Талуканом - Николай Прокудин Страница 6

– Иди, Серж, лучше отлей за камень, пока на горе сидим, и не выступай, а не то сейчас вниз пойдем, некогда будет, съехидничал я.

– Бывают у нашего Ника умные мысли, пойду, пока руки окончательно не замерзли, штаны расстегну самостоятельно.

– Можно подумать, даже если ты настоящий граф, кто-то будет тебе помогать и это концевое изделие из штанов вытаскивать, – язвительно произнес Грымов, до сих пор не встревавший в разговор. – Беги быстрее за камень, да смотри, чтоб ветром на нас ничего не принесло.

Солдаты, подстелив под задницы и спины бронежилеты, поехали, как на санях, в распадок. У кого не получалось – катились кубарем.

– Лебедков, дай-ка мне свой броник! – рявкнул Эдуард.

– Товарищ лейтенант, а как же я? Как спущусь?

– Поедешь на АГСе: садись верхом, держись за ствол – и вниз со свистом.

Грымов стянул бронежилет с сержанта и, усевшись, с громкими воплями покатился, но наскочил на камень и закувыркался до впадины.

– Сережка, что тебе это напоминает? Какую картину? – поинтересовался я у Ветишина.

– «Переход Суворова через Альпы».

– А мне – «перелет Грымова через Гиндукуш».

– Ха-ха-ха… – дружно засмеялись мы втроем.

– Что ж, ребята, покатимся или поедем? – спросил Марасканов.

– Ехать не на чем, я побегу, – ответил Острогин и попытался проскакать по снежному насту. Ничего из этого не вышло, и он кубарем укатился вниз до самого дна.

– Ты как хочешь, Игорь, а я покачусь, ползти по пояс в снегу не хочу.

– Что ж, попробуем.

Я отшвырнул мешок подальше, и он, подпрыгивая, улетел в ущелье. Затем, прижав автомат к груди и закрыв глаза, лег и покатился сам. Снег забил глаза, рот, нос, но через две минуты под громкий смех тоже оказался внизу. Все отфыркивались, отряхивались от снега, выбивали его из обуви. Спуск каждого вновь прибывшего солдата и офицера встречался дружным хохотом.

Веселье быстро закончилось: предстоял подъем на очередную вершину.

* * *

Неделю рота прочесывала плато. За это время с природой произошли разительные перемены. Резко потеплело, снег и лед растаяли, отовсюду потекли по расщелинам ручейки, соединяющиеся в речушки, которые, сливаясь, превращались в мощные потоки воды. Ни снега, ни льда как и не бывало, только кое-где в овражках белели небольшие пятна.

– Чего ты приперся? – неласково спросил я поднимающегося на нашу точку Острогина. – Почему не разыскиваешь трофеи?

– А сам почему не ищешь? Ты у нас в роте – первая розыскная собака! Отцы-командиры, лучше пойдем делать исторические кадры: «купание красных офицеров в горной реке зимой»! – заорал Серж, когда добрался до нас. – Я захватил с собой в рейд фотоаппарат, а Ветишин подойдет через несколько минут. Будет классный групповой портрет на фоне этих «альпийских видов». А ты грубишь.

– «Купание красных офицеров» – это как «Купание красного коня»? – поинтересовался я. – Нас потом овсом кормить еще больше начнут. А чего ты Сережку бросил, он без тебя справится?

– Да чего там справляться? Саперы разминировали избушки, только одна и нашлась мина в этой долине «духов».

Мина совсем древняя, года три как установлена, старая, ржавая.

– Уходить будем – поставим новую, – усмехнулся я.

– Нашли еще чего-нибудь? – спросил Марасканов.

– Пока ничего. «Летеха» с взводами сейчас те дальние овечьи кошары осмотрит и вернется к нам. Пусто там, ничего нет, либо унесли все, либо не было никаких боеприпасов. Без Шипилова, покойного, ничего не находим. Вот у кого нюх был! Как вы на отшибе, не замерзли? У нас и лед уже совсем подтаял, а тут кое-где белеет.

– Да ничего, терпимо. В Кандагаре, конечно, теплее, я снега два года не видел, уже забыл, как он выглядит, – улыбнулся Игорь.

– Игорек, а что случилось с тобой, почему к нам «сослали» из спецназа? – поинтересовался Острогин.

– Глупая история. За острый язык и несдержанность. Солдат солдата топором зарубил, начальник политотдела принялся орать, что комсомолец убил комсомольца, работа воспитательная не ведется, каких-то протоколов собраний не оказалось. Я вспылил, принялся спорить, ну а он припомнил взводного, которого осудили за «мародерство» тремя месяца ми раньше, дескать, наблюдается увеличение грубых нарушений дисциплины членами ВЛКСМ. И вот я не переизбран и отправлен в пехоту. Вообще-то если бы не послал его подальше, все бы обошлось, но я не сдержался. Вот и в отпуск вовремя не уехал, и со званием кинули, уже капитаном должен был стать, а в результате – вновь взвод и по-прежнему старший лейтенант.

– Игорь, как старлей ты нам больше нравишься, с капитаном из спецназа мы уже послужили, до сих пор запасы одеколона батальон восстановить не может. Очень ты нам симпатичен, и дружный коллектив первой роты принимает тебя в свои ряды. Уверен, с честью оправдаешь наше доверие и к концу года возглавишь роту, – торжественно произнес я.

– Ник, большое спасибо, но, ребята, ваше доверие я лучше оправдаю в Союзе. Осталось три месяца служить, вы уж как-нибудь без меня, пожалуйста, обойдитесь.

– Это настоящая катастрофа! А как я отлично пристроился! У Игоря здоровья – вагон! Громадный ватный спальник в горы приволок, я же налегке шел с транзистором. Эх, скоро придется опять себе лежак носить.

– А что, места на двоих хватает? – удивился Острогин.

– Конечно, я худощавый, Игорь тоже стройный, рядом можно еще «летеху» положить. Мы – не то что ты: культурист, атлет, Геракл. Жрешь за троих, спишь за двоих, нос отхватил на четверых. Повернешь им – проткнешь, а мозгов взял – на одного…

– Но-но, замполит, интеллект попрошу не трогать. Мой ум, как и мой красивый греческий нос, – неприкосновенны и неповторимы. Ты посмотри, какой профиль, как на барельефе! – гордо произнес Серж.

– Одно слово – граф, – согласился я. – Как тебя, такого породистого, сохранили до сих пор? Почему предков в восемнадцатом году не шлепнули?

– Родственников лишь сослали в Казахстан, наверное, им повезло. Если бы история тогда повернулась по-иному, то вы у меня на конюшне бы работали или на плантациях.

– Серж, у тебя фамилия вообще-то не дворянская, а больше каторжная – Острогин! Тюрьмой отдает и ссылкой, – возразил Игорь.

– Что это вы моего тезку обижаете? – вступился за «графа» поднявшийся на точку Ветишин. – За что такого золотого парня обижаете?

– Вот хотя бы одна родственная душа, брат ты мой, Сережка! Буду фотографировать только тебя, пошли они к черту. Крестьяне!

– По повадкам замполит тоже из дворян. Спальник носить не хочет, дрыхнет в чужом, одевается не как все – в «песочник» или «горник», умные речи произносить пытается, – вставил словечко Ветишин.

– Нет, Серж, я к тебе не примазываюсь, моя порода совсем другая, мы из обыкновенных разбойников, ссыльнокаторжных, – отмахнулся я.