Ермак Тимофеевич - Николай Гейнце Страница 6
Ермак Тимофеевич - Николай Гейнце читать онлайн бесплатно
Из характера бывшего татарского князя передались его потомству вкрадчивость и угодливость, качества неоценимые во все века и у всех народов для приближённых к властителю. Эти качества, перешедшие как родовое наследие и самое драгоценное к отцу Степана Обноскова, Ивану, сделали то, что при великом князе Василии III Иоанновиче род Обносковых был возведён в боярство, но материально их благополучие от этого не улучшилось.
В царствование Иоанна IV, не любившего древних, непоклонных, туговыйных бояр и князей, Иван Обносков стал играть при дворе некоторую роль и был одним из первых бояр, вступивших в опричину. Его сына Степана государь определил к посольским делам. В качестве царского гонца и приехал он к Строгановым, был очарован их радушием, приветливостью и гостеприимством, а более всего красотою племянницы Семёна Иоаникиевича — Ксении Яковлевны.
Когда она вошла, окружённая своими сенными девушками, одетая в сарафан из серебряной парчи, красиво облегавший её полный упругий стан, со встречным кубком к приезжему гостю, когда глянула на него своими прекрасными большими глазами, Обносков окончательно ошалел. Как во сне прошёл перед ним «поцелуйный обряд», во время которого молодая хозяюшка должна была облобызать встречаемого гостя. Он очнулся уже тогда, когда за дверями горницы исчезала последняя сенная девушка, ушедшая вслед за Ксенией Яковлевной. Губы его, ему казалось, были сожжены этим холодным, обычным поцелуем.
— Много я, Семён Иоаникиевич, на Москве красавиц видал, а такой, как твоя племянница, не видывал, — сказал он дрожащим голосом.
— Ничего, девка средственная, из дюжины не выкинешь… — улыбаясь, ответил Строганов.
— Какой там из дюжины, едва ли другая, вторая сыщется…
И действительно, все дни, что прогостил у Строгановых «царский посланец», только и разговоров у них было с дядей и с братьями про Ксению Яковлевну.
В день отъезда гостя она снова вышла с прощальным кубком.
Степан Обносков уехал в Москву очарованный, с полусогласием Семёна Иоаникиевича и Максима Яковлевича начинать сватовство.
В сравнительной скорости пришла от него из Москвы с одним приезжим в Великую Пермь торговым человеком грамотка, в которой Степан Иванович объяснил, что отец и мать его согласны и заранее, по одному его описанию, уже полюбили свою будущую дочь, только надо-де испросить царскую волю, а для того улучить время, когда царь будет в расположении, чего, впрочем, вскорости ожидать, пожалуй, нельзя, потому что Иван Васильевич гневен и в расстройстве, ходит туча тучей и не приступиться.
Вторая грамотка, присланная незадолго до описанных нами событий, была почти того же содержания, но в ней выражалась надежда на скорую возможность попасть в добрую минуту к царю, так как стал он отходчивее.
Семён Иоаникиевич и Максим Яковлевич говорили о том и Ксении Яковлевне, и она ответила, что будущий жених ей не противен.
Вот о ком говорила Антиповна, называя Обноскова «суженым».
Семён Строганов
Придя к тому выводу, что волнение молодой крови единственная причина недомогания Ксении Яковлевны, старуха Антиповна снова присела рядом со своей питомицей и начала ласковым, вкрадчивым тоном:
— Ты бы, Ксюшенька, родная, потешалась чем ни на есть со своими сенными девушками, песню бы им приказала завести весёлую, а то я крикну Яшку, он на балалайке тебе сыграет, а девушки спляшут, вот и пойдёт потеха.
Яшка — один из челядинцев Строгановых — был виртуоз на балалайке, его часто призывали, чтобы тешить молодую хозяюшку и её сенных девушек, среди которых многие сильно вздыхали по чернокудром, всегда весёлом, высоком и стройном молодце.
— Надоело, няня, скучно… — ответила девушка.
— Ишь ты какая, — через силу улыбнулась старуха — и ума я, старая, не приложу, чем тебя и потешить… Хочешь, сказку расскажу?..
— Слышала я их все… Все старые…
— Где же новых-то взять, касаточка, слагать я не мастерица… В старину они, сказки-то, умными людьми сложены и идут от отцов к детям…
— Я все их сама знаю на память…
— Это и хорошо, деткам своим будешь рассказывать.
Девушка сперва вспыхнула, затем снова побледнела, но не сказала ни слова.
— Али поработать выйди в переднюю горницу, девушки там уже с утра за работой сидят, да петь не смеют, так как ты не выходишь к ним…
— Пусть поют, мне что же.
— Да ты выйди к ним, поработай, может, за работой тебе полегчает…
— Пожалуй, пойду… — нехотя сказала Ксения Яковлевна, видимо, только для того, чтобы отвязаться от Антиповны, встала и пошла в первую горницу.
Старуха последовала за ней, задумчиво качая своей седой головой в чёрной шёлковой повязке. Девушка молча вошла в рукодельную, молча поклонилась вставшим сенным девушкам, жестом руки разрешила им снова садиться за работу и молча села за пяльцы. Антиповна обвела проницательным взглядом всех девушек, остановила несколько долее пристальный взгляд на Ксении Яковлевне и вышла из светлицы. Она направилась в горницу, занимаемую Семёном Иоаникиевичем Строгановым, где застала его сидящим за большим столом, заваленным пробными мешочками соли, кусками железа, олова, за чтением какой-то грамотки и то и дело делавшим выкладки на больших счётах. Горница главы рода Строгановых была большая и светлая, а по убранству чрезвычайно простая, прямой контраст с горницами, занимаемыми его любимой племянницей. Стены, потолок и пол были тёсаного дуба, ничем не обитые и не рисованные, мебель состояла из ясенева стола и таких же лавок и больших шкафов.
Семён Иоаникиевич был ещё не старый человек, лет пятидесяти с небольшим, но казался даже моложе своих лет. Невысокого роста, средней полноты, с фигурой, о которой русский народ говорит «неладно скроен, да крепко сшит», с обстриженными в кружок русыми волосами и длинной бородой, в которой только изредка мелькали серебристые нити седых волос, с открытым, чисто русским лицом и светлыми, почти юношескими глазами, он производил впечатление добродушного, отзывчивого, готового всегда на всякую помощь, «души-человека».
Таков он был на самом деле.
При старших братьях, как мы знаем, он не касался дел и даже считался неспособным, «маленько тронутым», как выражались о нём братья. Происходило это потому, что Семён Иоаникиевич был всегда задумчив и вставлял своё слово лишь тогда, когда надо было за кого-нибудь заступиться, кому-нибудь помочь в беде, кого-то выручить в несчастье. Он вызывал некоторое сочувствие в сравнительно мягком сердце второго брата своего Григория, но старший Яков был суров нравом и обрывал его неизменной фразой: «Ну, понёс околесицу, сердоболец!»
Хотя и в шутку, но Яков Иоаникиевич часто говорил:
— В нашей семье, что в сказке о трёх братьях: «старший умный был детина, второй так и сяк, третий вовсе был дурак».
Когда же оба старших брата сошли в могилу, этот третий брат оказался не только не «вовсе дураком», а опытным руководителем знакомого ему во всех подробностях дела, к которому он при жизни братьев внимательно приглядывался. Он привлёк к делу и своих взрослых племянников, но они невольно подчинились его знаниям и опыту. Душою дела остался дядя Семён, хотя он во всех официальных случаях выдвигал и их, как полноправных хозяев в деле, что, конечно, приятно щекотало их самолюбие и вызывало к нему искреннюю сердечную признательность. В доме поэтому не было распрей, как это бывает при совместном владении, а была тишь, гладь и Божья благодать.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии